«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Затем наступил момент, когда на столешнице буфета возник испускающий пар простой пудинг, который велел приготовить для нас отец. Матильда его принесла и немедленно удалилась. Насколько я помню, ей тогда предстояла встреча с какой-то кузиной. Те далёкие дни до сих пор свежи в моей памяти.

Мы достали из тайника наш собственный пудинг, последний раз поварили его, но лишь семь минут, по причине общего нетерпения, преодолеть которое Освальд и Дора оказались бессильны, и попытались переложить наше праздничное яство на заранее умыкнутое с этой целью блюдо.

Пудинг, однако, намертво прилип к форме. Пришлось нам отковыривать его стамеской. Наружу он вышел отвратительно бледным. Мы полили его сиропом с остролистом, и Дора, взяв нож, уже собралась разделить угощение на порции, когда Г. О. произнёс всего несколько слов, превративших нас из охваченных счастьем и торжеством кулинаров-творцов в людей, полных отчаяния.

Он сказал:

– Все эти добрые люди наверняка бы страшно обрадовались, если бы знали, что мы – те самые дети, ради которых они пожертвовали свои шиллинги, пенсы и прочее.

– Че-его? – воскликнули мы, остальные, невежливым хором, так как нам в тот момент стало не до церемоний.

– Да неужели сами не понимаете, – продолжил Г. О. – Они были бы рады узнанию, что это мы наслаждаемся пудингом, а не какие-то там оборванные и грязные дети бедноты.

– «Рады узнать», – машинально поправила его Дора.

– Ты имеешь в виду, – начал Освальд строго, но не сердито, – что вы с Элис ходили просить пожертвования для бедных детей, а оставили деньги себе?

– Не оставили, а потратили, – возразил Г. О.

– На продукты для себя, тупица! – выкрикнул Дикки, глядя на блюдо с забытым и одиноко сидящим там пудингом. – Вы просили деньги и оставили их себе! Это воровство – вот как это называется! Ты-то ладно. С ребёнка глупого спрос невелик. Но Элис должна бы сообразить. Как же вы только пошли на такое?

Он повернулся к Элис, но она уже разразилась слезами, до того отчаянными, что бедняжка не могла выдавить из себя ни слова.

Г. О. выглядел немного испуганным, но, приученный нами всегда отвечать на вопросы, сказал:

– Я подумал, если сказать, что это для бедных детей, а не просто для нас, нам дадут больше.

– Это мошенничество. Гнусное и подлое, – ещё сильней возмутился Дикки.

– Я не такой, сам ты такой, – огрызнулся Г. О. и тоже ударился в слёзы.

Насчёт остальных утверждать не берусь, но про Освальда знаю точно: он чувствовал, что честь Бэстейблов втоптана в грязь, и для него уже не имело значения, как это случилось и почему.

На глаза ему попался проклятый остролист, излишки которого, не пошедшие на подливу, мы заткнули за рамы картин. Ветви его, несмотря на обилие красных ягод и красоту глянцевых листьев (часть из них, у пестролистного сорта, обведена была эффектной белой каймой), показались Освальду отвратительно блёклыми.

Финики, инжир и ириски, выставленные на стол в кукольной посуде, заставили Освальда мучительно покраснеть.

Ему захотелось (и он не скрывает этого) влепить Г. О. подзатыльник, и даже (правда, всего на миг) его охватило желание встряхнуть хорошенько Элис.

Эта последняя всхлипнула, судорожно вздохнула, яростно протёрла глаза и сказала:

– Бесполезно ругать Г. О. Это моя вина, потому что я старше.

Г. О. возразил:

– Это не может быть виной Элис, но я не вижу, в чём я там плохо сделал.

– Не «в чём», а «что», – опять механически поправила Дора, обнимая за плечи грешника, который покрыл позором наше родовое древо. Таковы уж девичья непоследовательность и сострадательность, доходящие иногда до глупости. – Расскажи-ка, милый Г. О., сестричке, – продолжила миндальничать с ним она, – почему это не может быть виной Элис?

Г. О. прижался к Доре и, шмыгая, прогнусавил:

– Потому что она не просила. Все деньги просил и собрал один я. А она ни в один дом даже не вошла. Не захотела.

– Зачем же тогда приписала себе все заслуги в добыче денег? – свирепо осведомился Дикки.

– Ну, заслуг тут не больно много, – с презрением бросил Освальд.

– Ой, какие же вы противные! Все, кроме Доры! – выкрикнула Элис, топая в ярости и отчаянии ногами. – Я порвала о гвоздь платье, когда мы пошли, и не хотела в таком виде никому показываться. Поэтому заставила заходить в дома Г. О., а сама ждала снаружи. И потом попросила его про это молчать, чтобы Дора не узнала про платье, которое у меня самое лучшее. А что Г. О. там, внутри, говорил, мне неизвестно. Он не рассказывал. Только вот совершенно уверена: никого он обманывать не собирался.

– Сами ведь говорили: множество добрых людей будут рады дать бедным детям денег на пудинг. Ну я их и попросил, – тут же внёс ясность Г. О.

Освальд резко взмахнул мускулистой правой рукой, призывая всех остальных к вниманию:

– Кто там и что говорил, мы обсудим позже. А сейчас нам предстоит разделаться с куда более важной и трудной задачей. – И он указал на пудинг, успевший за время вышеописанного разговора остыть.

Г. О. уже не плакал, но Элис так ещё и не успокоилась.