«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

У двери мы позвонили. На гул большого колокола вышел мужчина. Разговор начал Освальд (по праву старшего, после отца). Он сказал:

– Возьмите, пожалуйста. Мы принесли пудинг для бедных людей.

Мужчина сначала пристально оглядел нас с головы до ног, затем перевёл взгляд на нашу корзину и ответил:

– Вам лучше бы экономку нашу спросить.

С каждой секундой, которую мы провели, ожидая её в гостиной, нам становилось всё неуютнее, и настроение наше делалось всё менее праздничным. Мы очень сильно продрогли, особенно озябли наши носы и руки, и никто из нас уже не ощущал в себе мужества противостоять экономке, особенно если она окажется противной. А по крайней мере один из нас испытывал запоздалое сожаление, что всё же не препроводил пудинг в реку, чтобы позднее восполнить ущерб, нанесённый бедным людям, каким-нибудь другим способом.

Элис как раз прошептала в горящее после холода ухо Освальда: «Давай оставим корзину и удерём. Ой, Освальд, давай!», когда в конце коридора показалась леди. С очень прямой спиной и голубыми глазами, пронзившими нас, словно буравчики. Не хотелось бы мне повстречаться с подобной особой, если бы намерения наши расходились. Очень рад, что такого не произошло.

Она спросила:

– Так что там насчёт пудинга?

И прежде чем кто-нибудь из нас успел его остановить, Г. О. выпалил:

– Они говорят, что я украл пудинг. Поэтому мы его принесли сюда для бедных людей!

– Ничего подобного!

– Совсем не поэтому!

– Давали ведь деньги!

– Их давали для бедных!

– Заткнись, Г. О.!

Мы все это выкрикнули одновременно нестройным хором, и наступила тревожная тишина. Леди опять принялась нас буравить своими голубыми глазами, а затем сказала:

– Идёмте-ка ко мне в комнату, а то вы все какими-то очень замёрзшими выглядите.

И она отвела нас в очень уютную комнату с бархатными шторами и ярким огнём в камине. Газовые светильники тоже ярко горели, потому что на улице уже было совсем темно.

Леди нам указала на стулья. Освальду показалось, будто бы он сидит на скамье подсудимых, настолько сильно в нём было чувство вины и таким суровым судьёй выглядела эта дама.

– Так кто из вас старший? – спросила она, опустившись в кресло возле камина.

– Я, – откликнулась Дора, которая сейчас больше, чем когда-либо прежде, напоминала перепуганного белого кролика.

– Тогда расскажи мне обо всём.

Дора, глянув на Элис, расплакалась. Влетевший в лицо кусок пудинга совершенно выбил бедную девочку из колеи. У Элис тоже глаза были красные и лицо опухло от слёз, но она всё-таки нашла в себе силы вступиться за Дору:

– Ой, пожалуйста! Позвольте лучше Освальду рассказать. А то Дора очень устала от долгой ходьбы. И ещё ей тот молодой человек кусок в лицо кинул.

Леди кивнула, и Освальд начал с самого начала, как его давно уже научили. И хотя ему было невыносимо обнажать перед незнакомкой рану, нанесённую чести семьи, он рассказал буравчатоглазой и судьбоносной леди всё без утайки. Даже про кинутый Доре в лицо кусок пудинга и про слова молодого человека насчёт мыла и масла для волос.

– Вот почему, – произнёс он в завершение, – мы хотим отдать этот покаянный пудинг вам. Вроде как деньги раскаявшегося должника. Вы, конечно же, знаете, что это такое? Только если тот молодой человек сказал про вкус мыла не просто из вредности и вы тоже его почувствуете, может, лучше не давать его бедным людям? Но с инжиром и остальным полный порядок.

Когда он умолк, леди, видя, что большинство из нас, остальных, кто хнычет, а кто рыдает, сказала:

– Эй, выше нос! Рождество ведь! А он ещё очень маленький. Ваш брат, я имею в виду. Уверена, остальные вполне способны позаботиться о чести семьи. Я принимаю ваш покаянный пудинг, что бы вы там ни считали. Сами-то теперь куда пойдёте?

– Домой, полагаю, – ответил Освальд, тут же представив себе, как там будет темно и тоскливо. И огонь в камине наверняка прогорел, и отца нет.

– Так, говоришь, ваш отец в отъезде? – продолжила леди с голубыми глазами-буравчиками. – А как насчёт того, чтобы выпить чаю со мной, а потом посмотреть праздничное представление, которое мы приготовили для наших стариков? – Она улыбнулась, и её голубые буравчики стали очень весёлыми.

В комнате было тепло и уютно, а слова леди про чай и прочее поразили нас до глубины души. Мы даже вообразить не могли, что она так мило себя поведёт, и от этого никому из нас не пришло в голову ответить, что мы рады принять её любезное приглашение. Вместо этого мы ойкнули, но так, что ей сразу стало понятно: мы согласны.

Однако чуть погодя к Освальду, первому среди нас (что происходит довольно часто), вернулись хорошие манеры, и он сказал:

– Спасибо вам большое. Мы с радостью. Это гораздо приятнее, чем возвращаться домой. Примите нашу благодарность.

Думаю, нет особой нужды убеждать читателей, что Освальд смог бы произнести речь и получше, будь у него чуть больше времени на подготовку и не переполняй его стыд вперемешку с негодованием из-за позорных событий этого дня.

Мы вымыли лица и руки и выпили чаю с кексами, пышками, ломтиками холодного мяса, а также джемами и пирожками.