«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Но Дикки вдруг всё надоело. Дух приключений ему почти чужд, а то маленькое «почти», которое всё же обычно в нём проявляется, отсырело во время злоключений на лодке.

Вот он и брякнул:

– В этом бочонке нет ничего, кроме воды.

И Освальду захотелось, при всех братских чувствах, как следует его пнуть.

– Ха! – грянул нелюбимый страж. – Думаешь, у меня носа нет? Да из него разит градусами с такой силой, какая даже Самсону не снилась.

– Откройте и проверьте, – упорно гнул свою линию Дикки, несмотря на высказанную ему шёпотом Освальдом рекомендацию заткнуться. – Это вода.

– И ты, значит, наглец, полагаешь, что я с твоих лживых слов поверю, будто вам захотелось иностранной водички! – злобно воззрился на него грубый береговой чиновник. – Как бы не так! Своей воды вам мало, которой у нас предостаточно.

– Это… это… французская вода, – выдал безумный ответ Дикки. – Она наша. Моя и моего брата. Мы попросили этих вот моряков добыть её для нас.

– «Моряков»! «Попросили»! – фыркнул отвратительный береговой охранник. – Следуйте за мной.

Тут наш «викинг» что-то с тревогой пробормотал, а мистер Бененден в ответ прошептал ему, что всё в порядке и время вышло, но никто его слов, кроме меня и «викинга», не расслышал.

– Я хочу домой и не желаю следовать за вами, – упрямо выпятил подбородок Дикки.

– А зачем вам понадобилась вода? Попробовать, что ли? – начал допытываться ненавистный береговой деятель.

– Чтобы вас угостить, когда вы опять, в своей грубой манере, прикажете нам отойти от вашей проклятой лодки, – ответил Дикки.

И Освальд сильно обрадовался, что этот на редкость меткий ехидный выпад был встречен хохотом.

Тут надо заметить, что физиономия Дикки всё то время, пока мы объяснялись с береговой охраной, сохраняла ангельски-простодушное выражение, такое невинное, что ему в итоге поверили. Он выглядел в точности как беглецы-проныры из книжек, но когда я потом его так и назвал, мне врезал.

В итоге бочонок вскрыли, и в нём действительно оказалась вода, да к тому же морская, как объявил неприятный чиновник, пригубив её из жестяной кружки, ибо ничто другое его убедить не могло.

– Но я всё равно чувствую запах бренди, – объявил он, морщась от горько-солёного вкуса морской воды и вытирая рот.

Наш «викинг» медленно извлёк из-за пазухи плоскую бутылку с этикеткой.

– В «Старом корабле» брал, – ласково объявил он. – Может, из неё и плеснуло чуток на бочонок-то. Рука, известное дело, дрожит иногда из-за болотной лихорадки. Нападает она на меня, проклятая, каждые шесть недель регулярно.

– «Болотная лихорадка», – хмыкнул невыносимый береговой охранник, добавив ещё несколько других слов.

Соратники ему вторили, но всё равно было ясно, что он опозорился, и это нас, разумеется, радовало.

Домой мы возвращались сонные, но в душе ликовали. Розыгрыш удался. Надувательство вышло отменным. Конечно же, мы рассказали о нём нашим дорогим и уважаемым приятелям из лимчёрчской береговой охраны, после чего, полагаю, можно было не сомневаться: подпускать шпильки лонг-бичской охране они станут долго. А если даже память у них окажется слишком короткой, найдутся на побережье люди, которые не забудут афронта. Словом, полный порядок.

После того как мы рассказали всё девочкам и терпеливо снесли обрушенный на нас град упрёков за то, что не открылись сразу, нам захотелось подарить пять шиллингов «викингу», который так замечательно нам подыграл.

И мы их подарили. Старик поначалу отказывался принимать деньги. Тогда мы ему предложили:

– А не могли бы вы купить на эти деньги свинью и назвать её в честь этого берегового чиновника Стоуксом?

Против такого соблазна он устоять не смог и принял наш дружеский дар.

Мы с ним ещё немного поговорили, а перед уходом сказали, что считаем его просто потрясающим. Слов нет, чтобы выразить благодарность ему за то, что он согласился так хитроумно помочь в надувательстве нашего обидчика.

– Да не стоит благодарности, – отмахнулся он. – Сестрёнок своих упреждали, чего собираетесь делать?

– Нет. Только после уже рассказали, – внёс ясность Освальд.

– Стало быть, языки за зубами держать умеете, – одобрительно произнёс наш «викинг». – В таком разе – да в честь красивого вашего предложения Стоукса почтить, свинью его именем обозвав, – расскажу вам ещё кой-чего. Только, чур, молчок! Молчание – золото.

– Могила, – заверили мы.

– Ну, тогда… – Он перегнулся к нам через низкую ограду свинарника и, почёсывая палкой спину полосатой хрюшке, тихо продолжил: – Дурной ветер, как говорится, хорошего никому не несёт. Занесло к ним той ночью птичку одну небольшую, и нашептала она этим, в Лонг-Биче, чуток про наш бочонок. И потому, когда мы пристали к берегу, они нас уже караулили.

– Ясное дело, – сказал Освальд.

– Но ведь коль караулишь кого в одном месте, в другом-то уж быть не сможешь, – подмигнул нам старый мореход. – И не особо мне удивительно будет, если кое-что сгрузили той ночью дальше по берегу. И совсем не морскую водичку. Но я это только предположительно. И вам утверждать подобное не советую.