«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Ферма Краун-Овендер состояла из маленького жилого дома и амбара, напротив которого простиралась большая площадка для обмолота. Там-то и горели две скирды. От них валил дым, ужасно густой, горячий и едкий, ветер его задувал нам прямо в глаза. А время от времени с гумна вырывались огромные языки пламени, такие высокие и яростные, что они почти достигали дома.

Оставив велосипеды в канаве на обочине поля, мы обежали всё вокруг, чтобы узнать, чем можем помочь, но ни единой души не обнаружили.

Нас охватила растерянность. Даже Освальд, который обычно полон идей, едва не принялся чесать в затылке. Говорят, таким способом некоторые люди включают мыслительный процесс, хотя сомневаюсь, что столь некрасивый жест запустил бы его у меня.

– Надо было в деревне предупредить о пожаре, – спохватился Дикки.

А не предупредили мы, как ни стыдно в этом признаться, потому что хотели попасть к огню первыми. Очень нехорошо получилось, и автор часто теперь вспоминает об этом с большим сожалением.

Огонь становился всё выше и яростней. Вар на стене амбара, стоявшего рядом с гумном, стекал вниз, будто патока.

– Здесь есть колодец, – неожиданно заметил Дикки. – Он не очень глубокий, и возле него вёдра.

Освальд, поймав на лету мысль брата, зачерпнул ведром воду. Дикки схватил второе ведро. И когда обе ёмкости оказались полны до краёв, так что с них даже капало, мы начали поливать покрытую варом стену амбара. Она зашипела и задымилась. Нам показалось, что ей такое пойдёт на пользу, и мы снова и снова крутили колодезный ворот, наполняли вёдра и поливали.

Работа была тяжёлая. Нам стало ужасно жарко.

Затем раздался кошмарный звук, словно кто-то одновременно визжал и задыхался, и мы увидели, что через изгородь перелезает женщина. Лицо её раскраснелось и блестело от пота.

– Здрасте, – сказал ей Освальд.

– Уф-ф, – пропыхтела она. – Значитца, всё ж не дом. Благодарение Небу, не дом. Ой, как же сердце моё ликует! Я‐то уж вся зашлась. Страшилась, что это дом.

– Это не дом, – подтвердил Освальд. – Но очень скоро и ему может не поздоровиться.

– Ой, моя бедная Лили! – вскричала женщина. – С этим ветром через минуту он и впрямь загорится. А она там в кровати лежит. Где Ханисетт?

– Здесь, кроме нас, никого. Дом заперт, – обрисовали мы ей положение дел.

– Да знаю я. Это из-за бродяг. А ключи у Ханисетта. Я сюда двинулась сразу, как только после обеда всё со стола собрала. А она больна. В кровати лежит. Заснула наверняка, как ягнёночек, и даже совсем не предчувствует свой конец огненный.

– Мы должны её вывести, – сказал Освальд.

Но женщина, явно не зная, как поступить, только по-прежнему повторяла:

– Где этот Ханисетт, будь он проклят? Где Ханисетт?

И тут Освальд явственно ощутил: настаёт одно из тех мгновений, когда он должен принять ответственность на себя, как бывало всегда, когда ему выпадал такой шанс.

– Вперёд! – решительно произнёс он.

Затем, схватив камень, он разбил кухонное окно, просунул руку в образовавшееся отверстие с острыми краями, открыл задвижку на раме и залез внутрь.

Задняя дверь была заперта, ключа в замке не оказалось, зато парадная запиралась только на засов. Только вот она застряла из-за того, что её покрасили, закрыли, прежде чем краска как следует высохла, и больше с тех пор ни разу не открывали.

Поняв, что в одиночку её не одолеть, Освальд бросился назад к кухонному окну и прокричал остальным:

– Бегите к двери за углом и толкайте изо всех сил!

Прозвучало у него это с той самой решительной мужской интонацией, которая заставляет послушаться.

Ну, они все тут же и побежали. Правда, Дикки потом мне сказал, что заполошная тётка не стала толкать дверь изо всех сил. На самом деле она вообще не толкала, пока Дикки её не использовал в качестве тарана. Тут она волей-неволей очнулась от оцепенения, и дверь была наконец открыта.

Мы последовали за тёткой вверх по лестнице, а потом в спальню, и там обнаружили другую особу женского пола. Она сидела на кровати, дрожала, и рот у неё то открывался, то закрывался.

– Ах, это ты, Элиза, – сказала она, откидываясь назад на подушки. – А я уж подумала, бродяги.

Элиза не стала готовить страдалицу к тревожным новостям, как поступили бы мы, даже в большой спешке, а брякнула напрямик:

– Бог миловал, не сгорела ты, Лили, здесь, на своей кровати. Снаружи-то уже вовсю полыхает.

Обрисовав таким образом несчастной больной картину надвигающегося бедствия, она завернула её в одеяло, затем схватила за плечи, а нам велела взяться за ноги.

Однако Освальд, умевший хранить спокойствие и проявлять дальновидность даже в опасном положении, поинтересовался:

– А где вы собираетесь её разместить?

– Да где угодно! – с безумным видом воскликнула Элиза. – В любом другом месте всяко будет лучше, чем здесь.

– У нас ещё полно времени, – сказал Освальд, а затем они с Дикки помчались в другую комнату, схватив перину и постельное бельё, сволокли их вниз по лестнице, оттащили на середину поля, устроили в сухой, хорошей канаве постель и лишь после этого согласились отнести туда несчастную женщину, неспособную передвигаться.