«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Так и было. Языки пламени теперь перекинулись в другую сторону, пожирая две новые скирды, а покрытая варом стена успела давно остыть, сделалась очень холодной и мокрой, и люди, её заливавшие, вдруг удивлённо обнаружили, что стоят посреди огромнейшей лужи.

Теперь, когда дому и амбару уже ничего не грозило, у Освальда появилось время перевести дух, и его тут же повергли в отчаяние мысли о вредоносном огненном шаре, а также о тех, кто его запустил над мирным болотом.

Сумерки к этому времени уже стали сгущаться, но даже великолепное зрелище ярко пылавших на фоне почти тёмного неба скирд ни в коей мере не трогало Освальда, чьё открытое сердце сжималось от чувства вины. И Дикки, судя по его виду, чувствовал то же самое.

– Мне как-то нехорошо, – мрачно произнёс Освальд. – Поехали домой.

– Они говорят, из-за того, куда теперь дует ветер, всем одиннадцати скирдам конец, – сообщил Дик. – Все сгинут в огне.

– И мы тоже сгинем, – сказал Освальд.

– Где «сгинем»? – уставился на него Дикки.

– В тюрьме, – уточнил его старший и более дальновидный брат и, развернувшись, зашагал туда, где остались наши велосипеды.

– Мы не можем быть абсолютно уверены, что пожар вспыхнул из-за нашего шара, – поспешая за ним, сказал Дикки.

– Вероятность, увы, велика, – произнёс ничуть не утешенный его словами Освальд.

– Но если мы будем молчать, никто не узнает, – заметил Дикки.

– Нет уж, – угрюмо проговорил Освальд. – Это как перст судьбы. Если мы станем молчать, обвинят кого-то другого.

– Лучше сперва подождём и посмотрим. Вот если кого-то действительно обвинят, тогда и признаемся.

Освальд был, в общем, согласен с Дикки. Так поступить было вполне позволительно, но сердце его по-прежнему сжималось от сожаления и раскаяния.

Возле места, где оставались велосипеды, им повстречался мужчина.

– Всё погибло, я полагаю, – ткнул он большим пальцем в сторону пылающего фермерского двора.

– Нет, не всё, – внёс ясность Дикки. – Мы спасли мебель, шерсть и другое.

Мужчина глянул на нас без всякой благодарности и мрачно проговорил:

– Спасибочки вам, конечно, большое, но всё было застраховано.

– Я бы на вашем месте никому этого не говорил, – посоветовал ему искренний Освальд.

– Чего-о? – уставился на него мужчина.

– Будете так говорить, все решат, что вы сами и подожгли, – объяснил ему Освальд.

Мужчина пристально посмотрел на нас и сначала нахмурился, а затем рассмеялся и, что-то пробормотав про старые мудрые головы на молодых плечах, ушёл.

Мы тоже ушли, неся в своих душах уныние, которое, чем ближе мы подъезжали к дому, тем сильнее овладевало нами.

Тем же вечером, едва мелюзга отправилась спать, мы собрали совет. Дора и Элис, похоже, бо`льшую часть дня проплакали, но стоило нам сообщить, что в пожаре никто не погиб, они почувствовали себя гораздо лучше. Элис наконец перестала думать о больших семьях, которые превратились в маленькие угли, а именно эти мысли её, как она мне сказала, целый день изводили.

Вопрос, признаваться кому-то про огненный шар или нет, долгое время оставался открытым. Мы никак не могли прийти к согласию.

Элис и Освальд считали, что рассказать нужно.

– Давайте-ка подождём. – сказал Дикки.

А Дора предложила:

– Напишите об этом отцу.

– Пускай мы даже не уверены, – рассудила Элис, – что шар стал причиной пожара, хотя я лично думаю, что стал, наш долг – признаться.

– Я тоже так считаю, – поддержал её Освальд. – Но мне хотелось бы прежде узнать, сколько за это в тюрьме сидеть полагается.

Спать мы легли, так и не приняв никакого решения.

Ранним утром Освальд, проснувшись, подошёл к окну и увидел, что обречённое гумно по-прежнему испускает густые клубы дыма. И тогда он, разбудив Элис, сказал:

– А вдруг полицейские посадили этого бедного фермера в какую-нибудь вонючую камеру, хотя на самом деле виновники мы? Давай. Одевайся.

И когда она это сделала, то вышла на улицу, где уже в нетерпении, ожидая её, твёрдыми шагами расхаживал взад-вперёд бледный, но полный решимости Освальд.

– Послушай, – обратился он к сестре, – пойдём и признáемся. Скажем, что мы с тобой сделали огненный шар. А остальные пусть не участвуют, если не захотят.

– Они не смогут, если за это на самом деле грозит тюрьма, – сказала Элис, – но всё-таки попытаемся быть благородными. Давай возьмём вину на себя и признаемся…

И тут мы обнаружили, что не знаем, кому признаваться.

– Если полицейскому, это будет уже окончательно, – рассудила Элис. – Потом не выберемся. Тем более что этот наш Джемисон очень глупый.

Автор уверен, что вам невдомёк, как чувствуют себя люди, душу которых тяжко гнетёт вина в поджоге и мучительные, отнимающие много сил и часов размышления, признаваться им или нет, а если да, то кому.

Мы провели день в терзаниях. Скирды продолжали пылать. Вся деревня поехала к ним, кто на подводах, кто на велосипедах, посмотреть на пожар, как ездят на ярмарку или какое-нибудь представление. В других обстоятельствах мы поступили бы точно так же, однако этот пожар нас не манил.