Исход

Музалевский ушёл и вскоре привёл штурмана. Капитан встал им навстречу и пожал штурману руку. Все приняли его ласково: жали руку, хлопали по плечу… Штурман, кажется, изрядно растрогался. С тех пор он вернулся на обеды и ужины. Правда, никаких соображений относительно плавания уже не высказывает. И вообще ведёт себя как пассажир, заплывший по недосмотру слишком далеко. Впрочем, мы теперь все пассажиры и сами развлекаем себя в свободное время. А у нас почти всё время свободное. Поэтому одни целыми днями рыщут в поисках добычи, другие взялись учиться. Капитан учит их английскому языку и специальным морским наукам. В середине декабря изучали даже какие-то железяки из машинного отделения, которые стали мёртвым грузом и которые в образовательных целях нарочно перетащили в кубрик. Не знаю, чему можно научиться при коптилках, но уж лучше так.

В это время мы уже находились на 82°36´N 66°27´O, на N-O от Земли Франца-Иосифа. Капитан по-прежнему рассчитывает достичь Шпицбергена, надеясь, что льдину нашу несёт на W. Лучше всех себя чувствуют собаки, которым нет дела, куда нас несёт. Глядя на них, можно подумать, что они всю жизнь живут в этих льдах: убегают, исчезают где-то за ропаками, пропадают по несколько дней, потом возвращаются как ни в чём не бывало. Случается, правда, что возвращаются с драными лапами или боками. Но им как-то удаётся быстро восстанавливаться. И вскоре они опять отправляются в какие-то свои таинственные экспедиции. Не удивлюсь, если они уже не раз побывали на Северном полюсе. Жаль, что невозможно это установить. Чтобы наши охотники и четвероногие матросы не растерялись, у нас заведён такой порядок: через короткие промежутки на палубе трубят в охотничий рог и туманный горн.

Накануне Рождества мы устроили себе развлечение: чистили от снега палубу и попытались хоть немного отмыть закоптившиеся помещения. Боже, на что стала похожа “Княгиня Ольга”! Да и на что все мы стали похожи! Лица наши уже не отмываются от копоти и сажи – мыло закончилось. Боцман объявил, что умеет варить мыло из жира и что медвежий мир подойдёт вполне. Действительно, сварили какую-то архизловонную массу и даже отлили из неё подобия мыльных кусков. Но вместо мыла в этих кусках оказалась какая-то замазка. И все, кто успел ею намазаться, включая меня, принуждены были её соскабливать. Кто с ладоней, а кто и с лица.

Но что все мы в сравнении с бедной нашей “Княгиньюшкой”! Где былая красота? Где прежняя роскошь? Разобранные переборки, закопчённые потолки и стены, краска, пластами свисающая из-за холода и влажности. В каютах с потолка ночью капает на лицо. А койки пришлось отодвигать от стен, поскольку в ночные часы к стенам примерзают одеяла. Ночью в моей каюте 0° R. И это, при нашем положении дел с топливом, совсем неплохо, потому что на улице – 32° R. Никто не жалуется. Наоборот, стараемся подбадривать друг друга. А над примерзающими одеялами даже ухитрялись шутить. И стоит кому-нибудь задержаться на завтрак, Музалевский встречает опоздавшего репликой:

– В следующий раз, когда примёрзнете к стене, зовите на помощь.

Или со словами “сколько у нас сегодня примёрзших” принимается подсчитывать опаздывающих.

Кое-как отмыв “Княгиню Ольгу” и соскоблив со своих физиономий медвежий жир, мы встретили Рождество и Новый год. Все вместе собирались в нашем “кормовом помещении”, заводили граммофон и угощались пирогом с ягодами. Меню почти не изменилось, припасов ещё довольно. Плохо только, что сахар на исходе. На пирог-то уж не поскупились – он получился по-настоящему сладким.

После праздников всё опять пошло своим чередом: ходили на охоту, учили английский, чинили одежду, для чего даже распороли кожаный дождевик капитана. Разумеется, с его же ведома. Но вдруг, спустя десять дней после Нового года, капитан перед обедом объявил:

– После трапезы прошу команду не расходиться…

Все переглянулись, а после обеда замерли в тревожном ожидании. Капитан поднялся и сказал:

– Два дня назад отставленный мною от исполнения своих обязанностей штурман Бреев обратился ко мне с просьбой дать ему возможность и материал построить каяк, чтобы весной уйти со шхуны. Обдумав всё тщательно, я решил дать своё согласие.

Капитан замолчал. Штурман сидел, опустив почему-то глаза. Команда в первую секунду застыла от изумления, но потом как будто все разом выдохнули и заговорили. Если же сложить всё высказанное воедино, то получится примерно следующее: команда опасается, что зимовать придётся и в третий раз, а на третью зиму не хватит ни провизии, ни тем более топлива. Третья зимовка означает всенепременную смерть. А потому команда тоже желает уйти со шхуны.

– Все хотят строить каяки! – воскликнул машинист Раев.

Капитан всё пытался что-то вставить, но команда говорила хором и без умолку. Тогда капитан прокричал:

– Ти-хо!

И все замолчали.