Исход

Разговор этот происходил за ужином в доме Запоевых. За круглым столом восседало всё семейство – включая хозяев и сына-гимназиста – и дорогая гостья.

– Ах, Боже мой! – вздыхала Наталья Максимовна. – Подумать только: у самого градоначальника!.. Да разве посмела бы я просить о чём-нибудь градоначальника…

Ужин подходил к концу. Подали чай с постным пирогом. Уже стемнело, и над столом зажгли лампу, способную отвоёвывать у темноты не такое уж большое пространство. В пятне жёлтого света и помещался стол с сотрапезниками. Кухарка, сновавшая между плитой и столом, вдруг выныривала из темноты и так же внезапно исчезала.

– Прошение ваше следует адресовать именно градоначальнику, Наталья Максимовна. Так о чём же вы намереваетесь просить?..

– Ах, Евтихий Полиевктович, – капризно сказала Наталья Максимовна. – Ведь я вдова… вдова и мать… И просить хочу за своего старшего сына.

– В таком случае, Наталья Максимовна, я уже говорил вам, что просить за своего старшего сына вы не можете – он и сам в совершенных летах.

– А мать-то?.. Мать-то как же?.. Что уж, мать и ходатайствовать не может?..

– В этом положении не может… Ваш сын сам должен решать, с кем ему жить.

– Да как же это?!. – плаксиво пропела Наталья Максимовна.

– Вы можете либо принять, либо не принимать… Но изменить, дорогая моя Наталья Максимовна, вы ничего не можете.

Наталья Максимовна занялась пирогом и на короткое время замолчала. Впрочем, этого времени вполне хватило ей, чтобы понять: пререканиями и восклицаниями она ничего не добьётся. А потому, прожевав, она сказала:

– Так что же нужно писать, вы говорите?..

– Этому я вас охотно научу, Наталья Максимовна. Только нужно будет, чтобы сын ваш поставил под нашим прошением собственноручную подпись.

Когда же пирог был съеден, а чай выпит, кухарка с Анной Власовной унесли посуду. Явились настольная лампа, бумага, чернила, и Евтихий Полиевктович сказал:

– Пишите!

Стальное перо заскрипело в руках Натальи Максимовны, заглушаемое голосом Евтихия Полиевктовича, размеренно диктовавшего:

– …Таким образом, бердянская мещанка, именуемая Ольгой Ламчари, преследует меня с самого Харькова, рассчитывая с помощью интриг вступить со мной в законный брак. Зная корыстолюбие оной мещанки, могу заключить, что конечная цель её – овладение капиталом, завещанным мне отцом…

И далее:

– …Прошу у Вашего превосходительства оградить меня от преследований особы, именуемой Ольгой Александровной Ламчари, с каковой целью прошу выслать вышеозначенную особу из столицы и запретить ей въезд в крупные города империи…

Прошение, надиктованное Евтихием Полиевктовичем и записанное по всей форме Натальей Максимовной, заняло без малого четыре страницы. Евтихий Полиевктович обещался подать прошение через нужных людей, что значительно бы ускорило его рассмотрение, но прежде всего Наталье Максимовне надлежало заполучить подпись Сергея Милентьевича Садовского. Другими словами, самого просителя, который, правда, ещё ничего не знал о своём прошении. А дома Наталья Максимовна переписала прошение в нескольких экземплярах на тот самый случай, если вдруг Сергей не сумеет сразу оценить величие её замысла.

Она поставила себя в ложное положение. Чем слабее был Сергей, тем проще было получить его подпись. Но он уже начал набираться сил, а это значит, что с каждый днём заставить его подписать письмо было всё сложнее. Он может возненавидеть Ольгу, но это вовсе не значит, что он согласится подавать прошение градоначальнику с просьбой выселить её из Петербурга. Тем более все молодые люди сегодня играют в революцию и отрицают власть. Так что наверняка у власти он просить ничего не захочет. Но как же?!. Как получить эту несчастную закорючку? Господи! Всего-навсего взмах руки да капля чернил, а какие муки, какие страдания для матери! Видно, уж такова материнская доля – обо всём радеть и всё пропускать через своё сердце. Но тут же Наталья Максимовна ловила себя на мысли, что хорошо бы Сергею подождать с выздоровлением, пока не будет обделано дельце. Мечтой же Натальи Максимовны стало и вовсе какое-то дикое видение: весна в разгаре, солнечный свет выплёскивается из площадей Петербурга и разливается по улицам. Сергей выходит из больницы, а в это самое время у Московской заставы останавливается разбитая телега. В телеге сидит босая Ольга, свесив ноги, и держит на коленях холщовый узелок. Будочник берёт у Ольги какую-то бумагу – должно быть, предписание градоначальника; читает и говорит: «Катись-ка ты, голубушка туда, откуда приехала!..»

– Да, – шептала Наталья Максимовна, – прямиком… подальше… к чёрту на кулижки…