Исход Никпетожа

— Я хоть и посторонний здесь человек, но должен вмешаться в это дело. Скажите, пожалуйста, товарищи, разве у вас принято вмешиваться в личную жизнь других? По-моему, это все равно, что в чужой карман залезать.

— А это что же, — правозаступник твой, что ли? — спрашивает Ванька Быка. — Сам разве не умеешь говорить?

— Нет, пускай он сначала вкалывает, — говорит Бык, — а потом уж я.

— Ну, ладно, — усмехнулся Ванька. — Слово предоставляется правозаступнику.

— Недурненькое отношение к товарищу по комнате,—говорит тогда Корсунцев.—Насмешка—не доказательство. Я хотел бы вот этому марксисту, — и показывает на Ваньку, — напомнить одно место из сочинений Фридриха Энгельса, если он его, конечно, читал? В «Принципах коммунизма» прямо говорится, что личные половые отношения касаются только двоих участвующих, и обществу тут нечего вмешиваться. И, по-моему, Энгельс тут совершенно прав: здоровая марксистская мораль и не может судить иначе. Всякое вмешательство в подобных случаях есть стопроцентное мещанство. Ну, да, Григорий, — он показал на Быка, — виноват в том, что он не платит алиментов. Но сообразите сами, откуда он возьмет эти самые алименты? Вам известно, что он сирота...

— Казанская,—ввернул Ванька.

— Опять недопустимая насмешка, — продолжал Корсунцев, — но меня этим не собьете, дорогие товарищи. Так вот, ясно: алиментов платить он не может, и тогда о чем же разговор? Коммунистическая мораль говорит совершенно ясно, что дело касается только двоих.

— Кончил? — спросил Ванька.

— Пока кончил.

— Только двоих?

— Только двоих.

— Ну, а если дело касается, скажем, пятерых? — спросил, упершись в бока, Ванька.

— Каких еще пятерых? — заорал Бык.

— Считать по пальцам умеешь? — сказал Ванька и стал по очереди загибать пальцы. — Ты — первый, охотно отдаю тебе пальму первенства, Соня, которая сейчас была здесь, — вторая, Сонин ребенок — третий, а про Алексееву и Клюгину забыл? — вот и все пять пальцев налицо.

Корсунцев смутился, но не надолго, — и говорит:

— Как бы то ни было, я все-таки этого вмешательства не понимаю. Если нарушены советские законы, то нужно обращаться в суд. А такое вмешательство может только вызвать напряженные отношения между товарищами, которые приведут к тяжелой атмосфере в общежитии.

— Вот что, друг ситный, — сказал Ванька, — ты и не замечаешь, как сам себя бьешь. Ты, значит, против вмешательства в чужие дела?

— Категорически против.

— Тогда зачем же ты сам-то вмешиваешься? Пришел неведомо откуда, влез в разговор, взял на себя роль правозаступника — что это, скажешь, — не вмешательство?

— Трогай-ка отсюда подобру поздорову, — сказал вдруг Партизан, кладя Корсунцеву руку на плечо. — Мы и без тебя управимся.

Корсунцев хотел что-то ответить, но, осмотревшись кругом, понял, должно быть, что сочувствие не на его стороне, схватил свою шапку и пальто и быстро вышел из комнаты.

— Один отступил, — сказал смеясь Ванька. — А с тобой, приятель, мы быстро управимся.

Бык опустил глаза, покраснел и развел руками.

— Тебе одному против нас не отвертеться,—продолжал Ванька. — У тебя язык не к тому месту привешен. Что вы скажете, товарищи,—обратился Ванька ко всем остальным,—на такое мое предложение? Этот тип должен дать нам здесь слово, что, во-первых, живя в общежитии, он ни на какие авантюрные романы больше не пойдет, во-вторых, своей жене, от которой у него ребенок, будет выплачивать пятерку в месяц из стипендии. Больше с него взять нечего. А оставаться в общежитии он может только под этими двумя условиями. Ежели не согласен — пусть выкатывается вон. В противном случае мы примем меры. Согласны, товарищи?

Все согласились.

— Приходится дать слово, — сказал угрюмо Бык, оделся и ушел.

— Только позорит звание вузовца, — сказал Ванька. — Вот оно где, мещанство-то.

— Почему мещанство? — спросил я.

— А как же это еще назвать? Мещанство получается тогда, когда количество переходит в качество. Это — остановка внутреннего роста. Бицепсы у него растут, а умственный горизонт не расширяется.

РОМАНТИКА И ЖИЗНЬ

15 декабря.

Когда живешь, как я сейчас, то-есть без квартиры и безо всякого пристанища и только и зетишь с утра у кого бы занять на обед, — то о чем-либо дельном как-то и не думается. А между тем кругом происходят разные вещи, над которыми стоило бы задуматься.

У меня становится все больше и больше знакомых, и с каждым из них что-нибудь случается — иногда такие штуки, что ни в какой книге не прочтешь. Но только, так как я думаю, что главное во всяком деле — принципиальность, то понятно далеко не каждый случай меня интересует.