Искра жизни

— Нет, — возразил Агасфер и закашлялся. — А кроме этого, разве что-нибудь есть?

— Месть! — вскинулся вдруг Майерхоф. — Еще есть месть! Месть за все вот это! Месть за каждого — каждого! — убитого. Месть за все, что они натворили. Око за око и зуб за зуб!

Все в изумлении подняли глаза. Лицо Майерхофа исказила ненависть. Он сжал кулаки и всякий раз, когда произносил слово «месть», пристукивал ими по земле.

— Что это с тобой? — спросил Зульцбахер.

— А с вами что? — бросил в ответ Майерхоф.

— Он свихнулся, — сказал Лебенталь. — Выздоровел и от этого совсем сбрендил. Шесть лет сидел на нарах тише воды, ниже травы, пикнуть боялся, а потом чудом спасся от трубы и вообразил себя Самсоном.

— Я не желаю мстить, — прошептал Розен. — Я хочу только выбраться отсюда.

— Как? А эсэсовцы пусть уходят, и никто с ними не поквитается?

— Мне все равно! Я хочу выйти отсюда! — Розен молитвенно сложил руки и страстно зашептал: — Ничего не хочу, только выбраться отсюда! Выбраться!

Майерхоф яростно на него уставился.

— Да знаешь, кто ты после этого? Ты…

— Успокойся, Майерхоф! — Бергер сел. — Мы не желаем знать, кто мы такие. Все мы здесь уже совсем не те, что были когда-то и какими мечтали стать. А кто мы на самом деле, это еще со временем выяснится. А сейчас — кому это ведомо? Сейчас мы можем только ждать, надеяться, а по мне так и молиться.

Он закутался поплотнее в свою гусарскую тужурку и снова лег.

— Месть, — задумчиво произнес Агасфер немного погодя. — Это сколько же понадобится мести! Одна месть потянет за собой другую, а толку что?

Горизонт вдруг озарился вспышкой.

— Что это было? — спросил Бухер.

Ответом ему было далекое громыхание.

— Это не бомбежка, — заметил Зульцбахер. — Опять гроза. Теплынь-то вон какая.

— Если дождь пойдет, придется этих из Рабочего лагеря разбудить, — сказал Лебенталь. — Пусть тогда они на улице лежат. Они все-таки поздоровее нас будут. — Он повернулся к пятьсот девятому. — И дружок твой, бонза, тоже.

На горизонте полыхнуло.

— Никто из них ничего про этап не слыхал? — спросил Зульцбахер.

— Только слухи. Последний был, что тысячу человек отберут и отправят.

— О Господи! — Лицо Розена мертвенно белело в темноте. — И конечно, они отберут нас. Самых слабых. Чтобы поскорее от нас избавиться.

Он смотрел на пятьсот девятого. Все сейчас думали о последнем этапе, который им довелось увидеть.

— Это же только слухи, — сказал пятьсот девятый. — Теперь таких параш каждый день ходит видимо-невидимо. Давайте не волноваться раньше времени. Вот приказ придет, тогда посмотрим, что Левинский, Вернер и наши люди в канцелярии смогут предпринять. Или мы сами.

Розен содрогнулся.

— Как вспомню, как они этих двоих из-под нар за ноги тащили…

Лебенталь кинул на него взгляд, полный презрения.

— Неужто ничего страшнее в жизни не видел?

— Нет.

— А я однажды был на большой бойне, — сказал Агасфер. — Меня послали проследить за кошерным убоем. В Чикаго. Так вот, животные иногда чувствуют, что их ждет. Наверно, запах крови. И тогда они так носятся, так мечутся — ну вот как эти двое. И забиваются куда угодно. В углы. И их точно так же выволакивают..

— Ты был в Чикаго? — спросил Лебенталь.

— Да.

— В Америке? И вернулся сюда?

— Так это двадцать пять лет назад было.

— И ты вернулся? — Лебенталь смотрел на Агасфера как на ненормального. — Нет, вы когда-нибудь такое слыхали?

— Мне домой захотелось. В Польшу.

— Ну, знаешь… — Лебенталь махнул рукой. Для него это было уже чересчур.

XX

Утром ненастье развеялось, суля пасмурный молочно-серый день. Молнии больше не сверкали, но где-то вдалеке, за лесами, все еще глухо перекатывался гром.

— Странная гроза, — заметил Бухер. — Обычно, когда она отходит, зарницы еще долго видны, а грома не слышно. А тут наоборот.

— Может, она возвращается? — предположил Розен.

— С какой стати ей возвращаться?

— У нас дома грозы иной раз целыми днями между горами бродят.

— Но здесь-то у нас не котловина. Горы, вон, цепочкой, да и то не бог весть какие, так, холмы.

— У тебя других забот нету? — с ехидцей спросил Лебенталь.

— Лео, — спокойно ответил Бухер. — Ты лучше бы подумал о том, где бы нам раздобыть чего-нибудь пожевать. Хотя бы старую подошву.

В первую минуту Лебенталь даже опешил от такой наглости, потом спросил:

— Еще что-нибудь угодно?

— Нет.

— Вот и прекрасно. В таком случае думай, прежде чем говорить. И впредь добывай себе жратву сам, молокосос! Это ж надо, до чего обнаглел! — Лебенталь хотел было презрительно сплюнуть, но во рту у него пересохло, поэтому вместо плевка вылетела челюсть. В последнюю секунду он успел подхватить ее в воздухе и водворить на место. — Вот она, благодарность за то, что ради них каждый день своей шкурой рискуешь, — бормотал он сердито. — Упреки и приказы! Не хватает еще, чтобы Карел пришел и начал распоряжаться!

К ним уже подходил пятьсот девятый.

— Что тут у вас?

— Его вон спроси. — Лебенталь указал на Бухера. — Приказывать вздумал. Я не удивлюсь, если он захочет быть у нас старостой.

Пятьсот девятый взглянул на Бухера. «А он изменился, — подумалось ему. — Это не сразу бросается в глаза, но он изменился».