Искра жизни

Взрыва не последовало. Только зенитки бесновались по-прежнему. Вскоре и со стороны города бомб тоже не стало слышно. Зато тем отчетливее начали доноситься сквозь шум щелчки одиночных винтовочных выстрелов.

– А стреляют-то у нас, в лагере, – сказал Зульцбахер.

– Это СС. – Лебенталь поднял голову. – Может, в казармы угодило, и Вебера с Нойбауэром прихлопнуло…

– Ишь, чего захотел, – хмыкнул Розен. – Так не бывает. Да и не могут они в такой туман прицельно бомбить. Небось только парочку бараков порушили, и все.

– А где Левинский? – спросил Лебенталь.

Бергер огляделся по сторонам.

– Не знаю. Минуту назад здесь был. Ты не знаешь, Майерхоф?

– Нет. И знать не хочу.

– Может, пошел разведать, что к чему?

Они снова прислушались. Тревога их росла. Вдали снова послышались одиночные выстрелы.

– Может, побег? – предположил Бухер. – А эсэсовцы теперь отлавливают.

– Не дай Бог.

Каждый знал: в случае побега весь лагерь построят на плацу и прикажут стоять, покуда беглецов, живыми или мертвыми, не доставят обратно. Это неизбежно повлекло бы за собой еще несколько десятков смертей и самую дотошную проверку всех бараков. Вот почему Левинский так наорал на Майерхофа.

– С какой стати сейчас-то бежать? – заметил Агасфер.

– А почему нет? – взвился Майерхоф. – Каждый день…

– Успокойся, – оборвал его Бергер. – Ты у нас воскрес из мертвых, и от этого, должно быть, малость свихнулся. Думаешь, что ты Самсон [11] . Ты на полкилометра отойти не успеешь.

– Может, Левинский сам дал деру. У него-то причин достаточно. Побольше, чем у любого из нас.

– Брехня! Никуда он не убежит.

Зенитки умолкли. В наступившей тишине сразу слышнее стали крики, команды и беготня.

– Не лучше ли нам подобру-поздорову убраться в барак? – спросил Лебенталь.

– Верно. – Бергер встал. – Секция «Г» – все в барак! Гольдштейн, проследи, чтобы ваши люди как можно глубже запрятались. Хандке наверняка с минуты на минуту заявится.

– В казармы СС они точно не попали, – с сожалением сказал Лебенталь. – Этой банде все с рук сходит. Наверно, только сотню-другую наших в клочки разорвало.

– А вдруг это уже американцы подходят? – произнес кто-то из тумана. – Вдруг это уже артиллерия?

На секунду все смолкли.

– Заткнись ты! – сердито сказал Лебенталь. – Сглазишь еще.

– Ну, живо, все, кто еще может ползать. Еще перекличка наверняка будет.

Они поползли обратно в барак. При этом снова едва не возникла паника. Теперь вдруг многие – особенно те, кому до этого посчастливилось сидеть хоть на краешке топчана, – перепугались, что не успеют занять свои прежние места. Устремившись к заветным дверям, они орали дурными, охрипшими голосами, оттаскивали других, падали, вставали. Барак все еще был переполнен, и сидячих мест хватало меньше чем на треть заключенных. Но часть лагерников, невзирая на все призывы и крики, остались лежать на улице – эти от пережитых волнений настолько ослабели, что ползти не могли. Паника выбросила их из барака вместе со всеми, а вот вернуться уже не было сил. Ветераны подтаскивали некоторых к бараку. В тумане они не сразу разглядели, что двое мертвы. Они были в крови. Каждому досталось по пуле.

– Берегись!

Они услышали сквозь белое месиво энергичные, твердые шаги, совсем не похожие на бесшумную походку мусульман.

Шаги приблизились и возле барака затихли. В дверь заглянул Левинский.

– Бергер! – позвал он шепотом. – Где пятьсот девятый?

– В двадцатом. А что случилось?

– Выйди-ка.

Бергер подошел к двери.

– Пятьсот девятый может больше не бояться, – быстро и отрывисто проговорил Левинский. – Хандке убит.

– Убит? Бомбой, что ли?

– Нет. Но убит.

– Как это случилось? Его что, эсэсовцы по ошибке ухлопали?

– Мы его ухлопали. Доволен теперь или все еще нет? Главное, с ним теперь покончено. А то он становился опасен. Туман кстати оказался. – Левинский помолчал немного. – Да ты в крематории сам его увидишь.

– Если стреляли в упор, по краям раны будут следы ожога и пороха.

– Никто в него не стрелял. Вместе с ним еще двоих гадов удалось прикончить, пока туман да неразбериха. Эти из самых мерзких были. Один из нашего барака. Крыса, двоих наших выдал.

Раздался сигнал отбоя. Пелена тумана заколыхалась и вдруг разорвалась. Казалось, ее продырявили взрывы. В прорехе обозначился кусок голубого неба, а сам туман засеребрился и, просвеченный солнцем, наполнился ровным белым сиянием. Из этого марева, словно черные эшафоты, проступили очертания пулеметных вышек.

Кто-то шел в их сторону.

– Берегись! – прошептал Бергер. – Левинский, иди сюда! Спрячься!

Они прикрыли за собой дверь.

– Это только один, – заметил Левинский. – Один не страшно. Они уже больше месяца поодиночке в бараки не заходят. Боятся.

Дверь осторожно приоткрыли.

– Левинский не у вас? – спросил чей-то голос.

– Что тебе?

– Пошли скорей. Сам увидишь.

Левинский растворился в тумане. Бергер оглянулся по сторонам.

– А где Лебенталь?

– В двадцатый пошел. Сообщить пятьсот девятому новость.