Прошел почти час, пока он наконец добрался до аллеи Фридриха. Улица не пострадала. Сдерживая волнение, Нойбауэр пошел вперед. Если на следующей поперечной улице здания стоят, значит, его доходный дом тоже в порядке, думал он, вдруг становясь суеверным. Улица оказалась цела. Две следующие тоже. Он приободрился и ускорил шаг. «Попробую еще раз, – подумал он. – Если на следующем перекрестке два крайних дома справа невредимы, значит, и меня Бог миловал!» Сработало! Лишь третий дом справа был грудой руин. Нойбауэр сплюнул – в горле пересохло от пыли. Вполне обнадеженный, он свернул за угол на улицу Германа Геринга и замер как вкопанный.
Бомбы поработали на славу. Верхние этажи его дома обрушились полностью. Углового фронтона как не бывало. Его отбросило на другую сторону улицы, прямо в антикварный магазин. Встречной волной из магазина на мостовую вышвырнуло бронзовую фигуру Будды. Великий отшельник восседал на уцелевшем пятачке брусчатки. Молитвенно сложив руки на груди, он невозмутимо взирал поверх всего этого европейского распада куда-то в сторону разрушенного вокзала, словно ожидал оттуда, из-за руин, появления некоего восточного экспресса, который подхватит его и умчит обратно к простым законам джунглей, где убивают, чтобы жить, но не живут, чтобы убивать.
В первую секунду Нойбауэра охватило дурацкое чувство обиды: судьба жестоко надсмеялась над ним. Как же так, с поперечными улицами все сошлось, и вдруг такое! Это была горькая обида обманутого ребенка. Он чуть не плакал. Ну почему это должно было случиться с ним, именно с ним? Он окинул взглядом улицу. Ведь вон же, некоторые дома еще стоят. «Почему не их? – думал он. – Почему наказан именно я, честный патриот, заботливый муж, любящий отец?»Он обошел воронку посреди мостовой. Все витрины модного салона были разбиты вдребезги. Повсюду льдинками валялись осколки. Они хрустели под ногами. Нойбауэр подошел к секции «Модные новинки для немецкой женщины». Покосившаяся вывеска держалась на одном гвозде. Он пригнул голову и вошел. Пахло пожаром, но огня не было. Повсюду на полу валялись куклы-манекены. Казалось, они стали жертвами целой орды дикарей. Одни лежали на спине, юбки задраны, ноги раскинуты; другие, с вывернутыми руками, уткнулись лицом в пол, выставив напоказ свои восковые попки. Одна вообще была нагишом, если не считать перчаток, другая стояла в углу с отломанной ногой, но в шляпке и даже с вуалью. И все, независимо от позы и положения, улыбались, что придавало им чудовищно непристойный вид.
«Хана, – думал Нойбауэр. – Полная хана». Он проиграл. Что теперь скажет Сельма? Нет справедливости на свете. Он вышел на улицу и поплелся по обломкам и осколкам вокруг дома. Свернув за угол, он на той стороне увидел какого-то человека, который, едва завидев его, вздрогнул и побежал.
– Стой! – гаркнул Нойбауэр. – Стой, стрелять буду!
Человек остановился. С виду это был какой-то жалкий замухрышка.
– Подойди сюда!
Человек опасливо приблизился. Нойбауэр узнал его, лишь когда тот подошел почти вплотную. Это был прежний владелец доходного дома.
– Бланк? – удивился он. – Это вы?
– Так точно, господин оберштурмбанфюрер.
– Что вы тут делаете?
– Простите, господин оберштурмбанфюрер. Я… я…
– Да говорите вы толком, чудак-человек. Что вы тут делаете?
Увидев, как действует на Бланка его мундир, Нойбауэр быстро обрел привычную уверенность и сознание собственной значительности.
– Я… я… – заикался Бланк. – Я только разок взглянуть, чтобы… чтобы…
– Что «чтобы-чтобы»?
Бланк беспомощно указал на груды развалин.
– Чтобы полюбоваться вот на это, порадоваться, да?
Бланк чуть не отскочил.
– Нет, нет, господин оберштурмбанфюрер! Что вы, нет. Просто… жалко, – прошептал он. – Жалко.
– Конечно, жалко. Теперь вы можете смеяться.
– Я не смеюсь! Я не смеюсь, господин оберштурмбанфюрер.
Нойбауэр смотрел на него пристально. Бланк стоял перед ним напуганный, плотно прижав руки к туловищу.
– Вы-то по сравнению со мной легко отделались, – немного погодя с горечью сказал Нойбауэр. – Вам ведь хорошо заплатили. Разве нет?
– Так точно, очень хорошо, господин оберштурмбанфюрер.
– Вы получили деньги, причем наличными. Мне-то вон досталась груда развалин.
– Так точно, господин оберштурмбанфюрер! Я сожалею, чрезвычайно сожалею… Это ужасное событие…