Никто – ни один человек – не оплакивал Эмили. Никто не понимал ту боль, которую я испытывала оттого, что убили моего ребенка.
Так мало зацепок было в этом деле, что иногда я начинала подозревать, что вы сами убили ее. Убили и сочинили историю про преступника, которого не существовало. Не хотели, чтобы вас поймали на лжи, и поэтому твердили, что не запомнили его лица. А в городе все это знали и покрывали вас. Только я не знала, что происходит. Меня бросили совсем одну.
Вы являлись мне во сне, и каждую ночь одна из вас душила Эмили. Убивали ее ужасным смехом. И повернувшись ко мне, злобно говорили хором: «
Я выбежала из дома босая, сжимая нож, не соображая, что делаю. Муж бросился за мной.
– Куда ты? – закричал он.
– Собираюсь отомстить за Эмили.
– Но убийцу еще не нашли.
– Дети
– Этого не может быть, послушай… – Муж пытался успокоить меня, но не хотел говорить вслух о том, что Эмили изнасиловали.
Мне было наплевать. Это они –
Я кричала и кричала… ничего не помню, что было потом. Может, я потеряла сознание, может, мне как-то помогли жильцы нашего дома, может быть, дали успокоительное. Это все для меня в тумане.
Потом я не могла обходиться без успокоительных таблеток. Муж советовал мне поехать к родителям и там немного отдохнуть. Но я отказывалась. Если б я не приехала в этот город, Эмили не убили бы. Ее убил город. Я его ненавидела, но не уезжала из него, потому что тогда все сразу забыли бы об убийстве. И убийцу никогда не поймали бы.
Я еще как-то надеялась на вас, девочки. По мере того как медленно приходила в себя, я осознавала, что вы, в конце концов, всего лишь десятилетние дети. Наседать на вас и требовать, чтобы вы вспомнили, бесполезно. «Девочки сами не до конца восстановились после пережитого, – думала я. – Когда полностью отойдут от всего, они вспомнят что-нибудь. И может быть, наконец пожалеют Эмили. Кто-нибудь из них, может, даже придет на поминальную службу, помолится за нее…»
Но прошло три года, а вы говорили то же самое. Я убедилась, что это вы ее убили. Поэтому и сказала тогда:
– Я не прощу вас, если вы не найдете убийцу до истечения срока давности. Если вы не сумеете этого сделать, тогда искупите свою вину так, чтобы я приняла ваше искупление. Если и этого не будет, то говорю вам, что отомщу каждой из вас!
Возможно, я самый ужасный взрослый человек, какого можно представить, раз я сказала такое маленьким девочкам, которые едва пошли в среднюю школу. Но я подумала, что, если я не скажу что-то по-настоящему шокирующее, все вы забудете о Эмили. А вы четверо – единственные свидетельницы.
Вообще-то я была уверена, что, несмотря на мои слова, как только я уеду из города, вы забудете про убийство. Поэтому – хотя, разумеется, я ни на секунду не забывала про Эмили – я решила вообще стереть этот город из своей памяти.
В Токио у меня были родные и друзья, пытавшиеся меня утешить. Там я могла пойти в десятки разных мест, чтобы отвлечься от своих мыслей. Но больше всего меня успокаивал и утешал Такахиро. В отличие от Саэ, вы, скорее всего, не понимаете, о ком речь.
Когда Такахиро жил в вашем городе, он всего-навсего был ребенком, который заботился обо мне.
Двоюродный брат мужа приехал с женой в город в то же самое время, что и мы, чтобы работать на заводе «Адачи маньюфэкчуринг». Они, конечно, были нашими родственниками, но жена его тоже работала, и их собственные отношения не складывались, поэтому общались мы нечасто. Такахиро, по слухам, был умный мальчик. Но глаза его имели холодное выражение, и, если мы сталкивались с ним в нашем жилом здании, он не имел привычки здороваться.
Но после несчастья Такахиро пришел ко мне сам.
– Мне очень жаль, что я не могу ничего сделать, чтобы как-то вам помочь после этого ужаса. Я был в Токио, когда все это случилось, – сказал он. – Я хочу опросить всех ребят в школе: может быть, они знают что-то полезное для дела? Поэтому подумал, что, наверное, вы расскажете мне о том дне поподробнее. Лишь то, о чем вы в состоянии говорить…
Перед этим он подошел к столику, где были выставлены фотографии Эмили, зажег ароматическую палочку и помолился про себя. Он был единственным, кто сделал это, и я очень порадовалась. Такахиро спросил меня о связи убийства с кражей французских кукол, но мы не имели к ним ни малейшего отношения. Местные почему-то увязали всё это в одно, но этому не было никаких доказательств, так я и сказала Такахиро.
После этого он стал иногда заходить к нам. У него ни разу не появлялось никакой важной информации, но меня радовало, что он помнит про убийство и интересуется моим состоянием.
Наши семьи вернулись в Токио примерно в одно и то же время, и там Такахиро тоже продолжал иногда забегать ко мне.
– Ваш дом как раз у меня по пути из школы, и я решил заглянуть. Знаю, вы всегда угостите меня чем-нибудь вкусным… Простите.
Такахиро говорил извиняющимся тоном, а я каждый раз радовалась его визитам. Он рассказывал мне школьные новости, и это почему-то поднимало мне настроение.