Искупление

— Давали в розыск, но не нашли.

— Давно пропал?

— Двадцать семь годков как.

— Есть такая программа «Жди меня», туда бы вам написать, глядишь, и нашли бы его следы, если не его самого.

— Говорили мне уже об этом, да никто не помог написать, а я сама и слепа уже, и не знаю, куда и как писать.

— Оба не женаты?

— Женаты.

— Жёны и внуки есть?

— Они отсель уехали сразу же куда-то.

— Пенсия хорошая? Хватает?

— Хватает. Нам всегда хватает. Нет на молоко и масло, едим просто хлеб с водой. Не будет на хлеб, будем есть картошку, капусту… Мы привычные. А пенсия — одни слёзы. Лекарство купишь — есть нече. Бутылки сбираю да сдаю, макулатуру сдаю — глядишь, и лишняя копейка. А коль слягу, то и не знаю, как будет тогда. Помру тогда, наверно, с голоду, отмаюсь за всё сразу.

Пётр пригласил за стол хозяйку. Она отказывалась от ужина, говорила, что уже успела перекусить, что нет аппетита, и ещё привела уйму доводов, почему не может поужинать вместе с постояльцем. Но Пётр был убедителен, и старушка присела с уголочка стола. Пётр положил ей на тарелку большой кусок ветчины, целую копчёную рыбину, наполнил кружку кефиром и отрезал ломоть белого хлеба.

— Куды столько-то! — запротестовала старушка, но под многозначительным взглядом щедрого постояльца, смирилась. — Мне тако на два дня хватит, — только и сказала она, покачав головой.

Утром, рассчитавшись со старушкой за ночлег, Пётр поспешил на рынок, чтобы занять приглянувшееся ему вчера место за прилавком. Картошку, как говорится, размели в один момент. До обеда! Ехал он, весело напевая песенку про удачливого солдата царских времён и, жмурясь, поглядывал на тёплое солнышко. «Семь мешков картошки продал, а радости столько, вроде яхту удачно выторговал или миллион в лотерею выиграл. Вот она справедливость земная! — одним всё, другим кукиш с маслом. Без масла даже. И самое удивительное: бедняк рад рублю больше, чем богач миллиону. Но ничего, смерть всех уровняет! Нет, не уровняет! И здесь бедняк будет в выигрыше. Умирая, он будет знать, что его скудное имущество выкинут в мусорный ящик, и все успокоятся. Со смертью же богача наступает такой делёж-грабёж, что ужас берёт! Это к тому ещё, что насытиться богач богатством не смог, как ему хотелось. И всё, каюк! Ты уже не хозяин своему богатству! Ты, как кусок говядины! Опять же, богач богатеет, грабя других. Он этим навлекает всяческие проклятия, которые, хочешь не хочешь, но доходят до Бога, и он не пожалует его за такие грехи, а прямиком отправит в ад. А тем попади только в лапы! Бедняк, придя к последней черте, посетует, что не всем смог помочь, как хотелось, и доволен, что никому не делал зла. Что отмаялся на этом свете, зато Бог воздаст ему по заслугам на том. И Бог, видя натруженные руки бедняка, даже не выспрашивая, не пытая, прямиком отправляет его в рай. А хорошо ли будет бедняку в раю, никто об этом его не спрашивает. Плохо ему там, привычному к труду, к бедам, болезням, без помощи и сочувствия таким же бедолагам. Он там вынужден жить по образу тех, кого все честные люди дико ненавидят и проклинают. Вот и приехали в своих философских воззрениях к парадоксу. Даже не к парадоксу, а к безобразию. Получается: богач шикует при жизни, но страдает после смерти; бедняк страдает и при жизни, и после смерти, будучи даже в раю».

От таких размышлений отвлёк Петра звук автомобиля. Автомобиль шёл со стороны Духовщины. При разъезде водитель снизил скорость и сполз на обочину. За рулём сидела молодая женщина. Она внимательно всматривалась в лицо человека, стремясь разглядеть и запомнить его. Кивнула Петру. Он тоже поклонился молча.

Встречали Петра «дворовые» как молодого барчука встречали из Парижа некогда. Все высыпали за ворота. Увидев пустой кузов, Сергей радостно улыбнулся и показал оттопыренный большой палец.

— Ну, что, гой-еси добрый молодец, купец батюшка, с удачей тебя! — поклонился в пояс Петру Анатолий. — И какое в свете чудо?

— Булки на ветвях висят, — ответил Пётр.

— Заходи в дом, там и расскажешь всё, — распорядился Сергей.

Все уселись на привычные места, уставились на Петра, выжидая интересных повествований. Тот первым делом вывалил на стол из холщовой сумки деньги. И крупные, и мелочь.

— Вот, — показал Пётр на денежный холмик, — тут, тринадцать пятьсот, да тысячу отдал за ночлег.

— Молодой вдове? — спросил Анатолий.

— Одинокой старушке, к тому же бедной, — ответил Пётр.

— Нам повезло, — потряс головой Анатолий. — Окажись вместо немощной старушки какая-нибудь Ундина, и плакали бы наши денежки, нажитые потом и кровью. — Все с интересом уставились уже на Анатолия. Тот, не замечая взглядов, продолжал: — Наверное, хибара пятизвёздочная? С туалетом, с портретами наших вождей на его стенах, с квадратиками газетной бумаги? Я так думаю потому, что платил сам не более ста рублей за ночь. И хозяин мне пытался выстелить ковровую дорожку до туалета. Опять же, престиж фирмы! Нам нужна реклама, а за ценой мы не постоим ради величия нашего предприятия. Тысячу туда, тысячу сюда нам ничего не стоит!