— Старше. Но главная причина в другом — он был калекой и считал за счастье, что ему не отказала хоть такая. А потом пошло-поехало.
— Каким же он был калекой? Он же…
И Томка подробно, всё, что знала о жизни Анатолия, рассказала Юле.
— Как жалко его, — тихо призналась Юля. — Столько страданий пережил.
— Страдания ведь просто так не даются человеку, — сказала на это Томка и предложила прекратить разговоры. — Скоро будет светать.
— В юной душе Юли поселилась тревога за совсем недавно ещё неизвестного ей человека.
«Такой хороший, симпатичный, и такое ему в жизни, — упрекала она кого-то, кто руководит судьбами и жизнями. — Кому тогда быть счастливым, если такие страдают?» И прощались они не так, как со всеми прощаются. Юле хотелось прижаться к его груди, а Анатолию — не выпускать её горячей руки.
Нина радовалась за Анатолия, желала ему без огорчений пронести вспыхнувшее большое чувство. Она радовалась ещё и потому, что ей уже не надо скрывать своих чувств к Сергею. Нина всем существом своим ощущала плохо скрываемую любовь к ней этого человека, ждала объяснений. Боялась объяснений. Зная свою неполноценность, Анатолий не делал этого, а после операции ждал случая. И вот случай наступил, только решится ли он в этот раз сказать то, что велит ему сердце? Как ему помочь преодолеть нерешительность? Он, похоже, не понимает, что он не только не уродлив, а прекрасен! Как убедить его в том, что он достоин прекрасной партии? Соответствует ли ему эта куколка Юля? Хороша собой, похоже, не притязательна. Но тут же человек с идеей, а это как человек с рюкзаком, наполненным камнями — тяжело, но надо нести. «Ничего, народят детишек и успокоятся», — решила Нина за Анатолия его судьбу, и тоже успокоилась.
Вот уже осела пыль от колёс, машина скрылась за мыском молодого осинничка, а провожающие всё стояли и смотрели туда, где последний раз мелькнул серый бок машины.
— Хорошая девка! — сказал Пётр так, чтобы слышал только Анатолий.
— Очень! — подтвердил тот.
— Почему они развелись, ты не знаешь?
— Кто? — выпучил глаза Анатолий.
— Конь в пальто! Тамара, вот кто.
— А, чтоб тебя! — выругался Анатолий, сердито глянув на Петра. — Разве ж можно так! Алкаш муж и тряпка — вот почему!
— Сильно пил? Я тоже не прочь пропустить рюмку-другую.
— Не знаю, я с ним не пил.
— Тогда откуда знаешь?
— От верблюда! Она мне рассказывала.
— Ты… тоже с ней?
— Тоже. Тоже. Она меня человеком сделала.
— Ничего не понял. Почему тогда вы не вместе?
— Она ищет такого дурака, как ты. Умные ей ни к чему, сама умная. На пятьдесят квадратных метров два умных — это уже перебор! Всё понял?
— Борщ она умеет варить? Яйца на сковороде мне плешь переели.
— Умеет. Может, если что, и на голову его вылить!
— На тебя выливала?
— Я-то здесь с какого боку? Я что, муж? Я деловой человек, а с деловыми людьми надо обращаться аккуратно, как с хрустальными вазами. Поставить их в сторонку и любоваться, изредка пыль протирать с лысины. Вот так. Теперь всё понял, палаточный человек каменного века, человек молотка и зубила?
— Если я… Хотя чего тут… Ладно… Потом видно будет, — пролепетал Пётр, не обратив внимания на разглагольствования Анатолия. Да тому и не до того было, он рисовал картины своего красивого будущего.
Земля потрескалась от сухости на клеточки; трещины между клеточками в палец. Налетела саранча. Серые прожорливые тучи метались по обожжённому солнцем пространству и всё подчистую уничтожали. Горевали Сергей с помощниками: и этот год, как и прошлый, не вытянет их в люди, в холостую отработали, хуже того, долги выросли на порядок — проклятые проценты оплачивать будет нечем.