Искупление

«Теперь понимаю, почему стрелялись банкроты, — думал он, сидя на жёстком горячем пеньке на краю пожухлого картофельного поля. — Несколько неудач — и человек готов на крайность. Сколько надо выдержки, терпения и воли, чтобы жить человеку без надежд? Но ведь жили, понимая, что никогда жить иначе они не будут! Тут же какое-то поле с не уродившейся картошкой ввергло меня в катастрофическую панику! Нехорошо! Взялся за гуж — тяни, как бы тяжело ни было. Что нужно делать, чтобы выправить положение? Надо было застраховать урожай. Надо, надо… Надо было думать до того, а не после. Пора отвыкать от русского нашего извечного «авось». Авось, пронесёт, авось наладится… Если запахать всё поле и засеять какой-нибудь культурой, которая сгодится на корм нашим ещё несуществующим бычкам? Это идея! Даже если продать кому-то. У кого есть эти бычки и коровы — тоже будет хоть что-то! А если и этот урожай псу под хвост? Двойной проигрыш! Должен же в конце концов когда-то пролиться этот проклятый дождь! Не в декабре же ему идти! В декабре надо ждать другой беды: как спасти бычков от морозов, как напоить их, если промёрзнут все проруби и скважины? Дались мне эти бычки и скважины! Жил без них и не тужил, и жил бы ещё сто лет. Слава Богу, не все так думают, потому и жива ещё Россия! Раскудахтался. Расслюнявился из-за какого-то клочка картофельного поля! Полстраны немцу отдали и победили! Наполеон в Москве прохлаждался, и был наголову разбит! Картофельное поле! Тем и велик человек, что думать может! Вот и думай, коль ты человек! Восстанавливай, как того вдруг тебе захотелось, свою Духовщину! Созидай! Твори! А кто меня этому учил? Никто! Отца, деда учили. Они работали-работали, ждали долго обещанной, счастливой, почти райской, жизни. И ведь дождались! Только не для них была та жизнь. И у нас не лучше. Для Рабиновичей, Сечиных-Есиных и прочих Миллеров, оказывается, строили платформу наши отцы, а мы дали им власть и право на эту райскую жизнь! Вот они-то живут, как и цари не жили! Вот тако, как сказал бы дед Матвей. Наше поколение хорошо учат на личном примере, как безнаказанно и много воровать! Да вот крестьянской натуре, сродни Иисусовой, осточертело противиться! Ум говорит: «Обогащайся!» А натура закатывает истерику: «Побойся Бога!» И ум безразличен к обогащению, и Бога не боюсь — так, наверное, и буду прозябать до поры до времени в качестве «ни то ни сё».

Стреляться не пришлось: спас, очевидно, Господь, дав, таким образом, ещё один шанс возродить Духовщину — он ниспослал не дождь, а лавины воды! Земля из сухой вмиг превратилась в грязную огромную лужу. Вода залила все низкие места и стояла там, насмехаясь над людьми, она как бы говорила: «Вот вы — цари природы, а я — сама природа и, что захочу, то и сделаю, а вы, цари, думайте, кто из нас главнее».

— Может, какой канал прорыть от поля, чтобы воду сбросить? — высказался за ужином Сергей.

Все молчали, потому что никто не знал, хорошо это или плохо.

— Не пригнать бы нам ещё воды по вырытому каналу, — выразил опасения Пётр после долгого общего молчания.

— Геодезиста пригласить, — предложил Сергей.

— Тогда уж лучше мелиораторов, чтобы они по науке всё сделали, — сказал своё и Анатолий.

— Идея хороша, да нету ни гроша! — высказался поэтическим слогом по этому поводу Сергей. — Больше того скажу: неплохо бы заодно и поливочное оборудование установить. Засуха — дождь из труб; ливень затопил у всех поля, у нас сухое поле — сработала ирригационная система.

— «По щучьему велению, по моему хотению…» — кивая головой в такт словам, изрёк Анатолий. — Сказка остаётся сказкой, а нам надо по старинке: заступ в руки и — вперёд! С засухой сложней, тут с ведёрком не набегаешься, но если подумать, то и тут что-то можно сообразить. От речки пожарной помпой, например, качать воду на поля. Или из цистерны на колёсах насосом через форсунки поливать… Думать надо.

— Объявляю конкурс на лучшее предложение по увеличению урожая в нестандартную погоду. Вот так! — Сергей вполне серьёзно посмотрел на своих коллег-дилетантов в хозяйственных делах.

— Премия? — также серьёзно спросил Анатолий.

— Резиновые сапоги! Утеплённые. Финские!

— Мне нужна соломенная шляпа! Канапе.

— Сплетём! Делов-то!

26

Любовь к Юле, это неожиданное для самого Анатолия чувство, не угасало, а росло. Ждал её каждую среду — в этот день она приезжала с Томкой на свои художества, как выражалась Нина. В этот день он старался быть в деревне, надевал самые лучшие одежды, чистил до блеска туфли, брился и обильно поливал себя дорогим одеколоном. К одиннадцати часам выходил за ворота и ждал серый вездеход с кривым бампером и вмятиной на крыле. Вот и сейчас он за воротами и, щурясь, всматривается в краешек мелколесья — оттуда должен выскочить тупорылый носитель его счастья. Они ждут встречи, встречаются, говорят, счастливо улыбаясь друг другу, обыкновенные слова, но для них они совсем не обыкновенные. Они носители чувств. Высоких чувств!