Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Как ни быстр был Кранах в работе, время приходилось экономить. В этом ему помогли «драконья» гибкость, изменчивость, способность угадать и наилучшим образом воплотить намерения заказчиков. В сообществе, сплоченном единством интересов вокруг Фридриха Мудрого, вкусы и прихоти не могли отличаться большим разнообразием. Тон задавал курфюрст. Но его волю надлежало уловить, уяснить, представить в воображении и, наконец, осуществить другому человеку – Лукасу Кранаху. Его творения были магическими зеркалами, в которых сам Фридрих и те, кто стремился ему подражать, видели с полной ясностью все то, чего без помощи художника они могли лишь смутно желать. Магия этих зеркал – в незаметной для заказчиков обработке их вкуса сообразно творческим устремлениям самого Лукаса. В художественной жизни Виттенберга тон задавал не курфюрст, а его художник.

Найдя новое решение традиционной темы, придумав новый тип картины, Лукас повторял их многократно, пока не иссякал поток заказов, – а к этому моменту в его репертуаре опять появлялось нечто небывалое и не менее притягательное. Он всегда опережал заказчиков, но ровно настолько, чтобы им казалось, будто он следует за ними.

У историков искусства принято сожалеть о неисполнившихся обещаниях молодого Кранаха и предаваться романтическим воздыханиям о таланте, якобы разменянном на богатство. Но не разумнее ли ценить искусство «виттенбергского дракона» таким, каково оно есть, и благодарить Фридриха Мудрого и людей его круга за то, что из мастерской Кранаха вышла не одна, а тридцать одна Ева, не одна, а дюжина Юдифей, не одна, а тридцать пять Венер и столько же Лукреций? Многие картинные галереи мира гордятся этими экзотическими жемчужинами Виттенберга. Даже если бы время не пощадило ничего, кроме этого племени пикантных прелестниц, Кранах все-таки вошел бы в историю искусства первым из немецких художников, понявшим, что искусство существует для наслаждения.

Сохранилось более полутораста его картин, около двухсот гравюр на дереве, десяток гравюр на меди, сотня рисунков. Сравнивая то, что предназначалось для заказчиков, с произведениями, в которых его воля проявилась свободнее, поражаешься его двуличию, отнюдь не свойственному художникам того времени.

Область свободы у Кранаха – это изображения деревьев, животных, портретные этюды, иногда гравированный или живописный портрет, всевозможные наброски. В них нет ничего заранее заученного, никакого манерничанья, никаких стилистических примет искусства XVI столетия. Каждое такое произведение – поразительной силы вспышка бытия, короткое замыкание в цепи «предмет – художник».

А рядом с этим Кранахом работает совершенно другой, которого часто принимают за наивного чувствительного провинциала, старающегося быть многозначительным, важным, изысканным, но не обладающего ни знаниями, ни вкусом, ни мерой и впадающего в своих картинах то в запутанную нагроможденность, то в лубочную примитивность, то в манерную мечтательность. Снисходительно умиляясь, ему, однако, охотно прощают эти недостатки за чарующие эффекты его сверкающих гравюр и острой гладкой живописи с ее терпким колоритом. Думается, Лукас усмехнулся бы в ответ на попытку представить его простецом. Архаизмы и неправильности его искусства, режущие академически воспитанный глаз, – это эксперименты по изготовлению магических зеркал для виттенбергской элиты, требовавшие абсолютного мастерства.

Современники Кранаха часто искали соответствия своим помыслам и поступкам в житиях святых. Эпизоды церковного предания мысленно представлялись им происходящими здесь и сейчас. Оставался лишь шаг до превращения заказчиков или иных известных лиц в персонажей алтарных картин. Кранах сделал этот шаг в «Алтаре святой Екатерины», написанном для церкви княжеского замка. В сцене казни святой, которая считалась покровительницей философов, мы видим у левого края Фридриха Мудрого; в обличье палача выступает его советник и казначей, благочестивейший Пфеффингер; в самом центре картины – лицо гуманиста фон Шварценберга.

Лукас Кранах Старший. Алтарь святой Екатерины. 1506

Мученичество Екатерины представлено как торжество ее приобщения к лику святых. Лицо мученицы светится кроткой радостью. Святые девы, изображенные на створках, безмятежны. Ангелоподобный принц, воспитанник Кранаха, подносит святой Доротее корзинку с райскими цветами. Под пасмурным немецким небом ярко сияют праздничные одежды. Лавина мучителей втянута под колесо, которое должно было стать орудием четвертования Екатерины. Как грешники в геенну огненную, низвергаются они в упавшее с неба пламя. Всадники из свиты Максенция валятся наземь вместе с лошадьми. На них сыпятся искры небесного огня…