Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

До конца 1530-х годов у Франциска не было любимой резиденции. Единовластный государь огромной страны, он вынужден демонстрировать себя повсюду, чтобы создавать мистическую видимость постоянного присутствия своего тела на всей французской земле. Из года в год Франциск совершает в среднем по пять переездов в месяц из города в город, из замка в замок. «И это король? Скорее можно было бы сказать, что это рыцарь, странствующий, как паладин из романа, по горам, по долам[1066]. Дон Кихот, дополненный и исправленный Вечным жидом. Ну а двор? Двор – он следует за королем. Двор – на больших дорогах, в лесах, на берегах рек, на возделанных полях. Это не двор, это караван. 〈…〉 Двенадцать тысяч лошадей. Три или четыре тысячи человек, не считая женщин (из которых не все были женщинами достойного поведения). Этот двор составлял небольшую армию, живущую своей особой жизнью, снабженную всем, что ей было нужно. В своем движении… эта армия влекла за собой поставщиков продовольствия: мясников, торговцев птицей, рыбой, зеленью, фруктами, хлебом; торговцев вином оптом и в розлив, поставщиков сена, соломы, овса; толпу псарей, доезжачих, служителей при собаках, сопровождающих тележки с сетями и ловушками; сокольничьих. Люди, прислуживающие за столом; два иноходца, на которых едут бутылки для королевской трапезы, для обер-гофмейстера и камергеров; повара и фигляры королевского дома, развлекающие короля в отведенные для этого обычаем дни веселыми плясками; наконец, скороходы и конные гонцы, дюжие наездники, всегда готовые скакать во весь опор из самой глубины Оверни или Бургундии к ближайшему морскому побережью за устрицами, мидиями и морской рыбой – чтобы король мог поститься. Необходимость постоянно следовать за этим „летучим лагерем“ приводила в отчаяние итальянских послов. Один из них, Марино Джустиньяно, ставший послом при короле в 1535-м… пишет в донесении венецианскому сенату: „Мое посольство продолжалось сорок пять месяцев… Я почти все время был в пути… Ни разу за это время двор не оставался на одном месте и двух недель кряду…“ 〈…〉 Большинство дворян – я имею в виду тех, кто принадлежал уже к придворному миру, – ежегодно проводили при монархе по нескольку недель. Но они покидали свои замки и усадьбы с тем, чтобы вернуться. Они возвращались к себе при первой возможности. Там они отдыхали, приходили в себя, в то время как король Франции, сидя на коне, продолжал свое странствие – с севера на юг, с востока на запад, из Арденн в Прованс, из Бретани в Лотарингию – странствие, начавшееся тотчас после коронации и кончившееся с его смертью»[1067].

Жан Клуэ Старший. Портрет Франциска I. Ок. 1530

Зимой и летом, в добром здравии или недомогая, Франциск I появляется перед народом, который прежде не видел своих королей. Он хочет знать обо всем: о людях и их интересах, о дорогах и реках, о природных богатствах. Он исцеляет прикосновением руки от золотухи, освобождает узников из темниц, пресекает злоупотребления судебных властей и везде ставит своих чиновников, чья исполнительность обеспечивается тем, что они покупают должности в королевской администрации. Он щедро одаривает людей, устраивает для них зрелища, обращаясь с ними мягко и доверительно: «Друзья мои…», «Мой дорогой…». Придворные называют его «королем-рыцарем», он же предпочитает называть себя «королем-дворянином».

Как выглядел, вернее, хотел выглядеть Франциск I в эти годы, мы знаем по портрету работы Жана Клуэ Старшего. Король приблизил к себе этого уроженца Валансьена[1068], ознакомившись с приподнесенным ему в 1519 году вторым томом «Комментариев к Галльским войнам», которые Жан по его заказу украсил миниатюрными портретами героев битвы при Мариньяно. В тексте воображаемого диалога между Франциском и Юлием Цезарем королю было приятно увидеть себя на миниатюрном медальоне, напоминавшем римскую камею, рядом с таким же портретом его собеседника[1069].

В парадном портрете монарха, предназначенном для укрепления верности подданных, все должно быть ясно и отчетливо, как в тех миниатюрах. Все должно внушать уверенность, что королевство находится в надежных руках. Но сила без просвещения – варварство. Чтобы подданные восхищались благожелательностью и проницательностью своего сюзерена, хорошо бы придворному портретисту позаимствовать тот легкий поворот, взгляд искоса и светскую улыбку, которыми Леонардо наделил похожую на сфинкса даму на картине, хранящейся в Фонтенбло (разумеется, Мону Лизу). Но королевские руки не должны быть ни такими безмятежными, как у дамы Леонардо, ни такими скрытными, как у Карла VII на портрете Фуке. Пусть они будут грациозными и подвижными, пусть выражают неусыпную бодрость, безупречное самообладание и, если угодно, способность ответить ударом на удар.