Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Войдя в роль героического обжоры, этакого нидерландского Гаргантюа, Питер Длинный бросает своим современникам насмешливый вызов, дразня их аппетит и испытывая способность к улавливанию метаморфоз неодушевленного и одушевленного, мертвого и живого, к осмыслению мирового круговорота стихий, субстанций и веществ. Питер предлагает им хотя бы ненадолго сделаться поэтами и, согнав со лба морщины нравственной озабоченности, взглянуть на мироздание как на грандиозную кухню. Сравним эту позицию с воззрением ван дер Гуса – и мы увидим, что созерцание Истории как тотального театра вытесняется натурфилософским любопытством к Природе[512].

Казалось бы, родоначальник бытового жанра и натюрморта, который за полтора десятка лет до кальвинистских погромов церквей изобразил «Бегство в Египет» в виде крошечной сценки, едва заметной сквозь нутро лавки мясника в просвете между окороком, свиной головой, колбасами и рыбой, – Артсен мог быть втайне противником икон. Но он и тут оставил нам парадокс: после того как неистовствующая толпа крестьян-кальвинистов изрубила топорами его алтарную картину «Распятие» в тот самый момент, когда ее выносили из церкви, чтобы передать выкупившей ее госпоже Зонневельдт из Алкмара, Питер Длинный, подвергая себя большой опасности, неоднократно схлестывался в жарких спорах с врагами искусства[513].

Питер Артсен. Кухарка. 1559

Питер Артсен. Мясная лавка. 1551

Искупление живописью

Питера Брейгеля, прозванного по иронии судьбы Мужицким (его называют также Старшим, в отличие от его сына, Питера Брейгеля Младшего), можно считать земляком Босха: деревушка Брейгел, из которой он, по сведениям ван Мандера, происходил, находится в тридцати километрах юго-восточнее Хертогенбоса[514]. Сходство манеры и мотивов живописи обоих мастеров дало современникам основание считать Брейгеля новым Босхом: и тот и другой казались юмористами. Обращаясь к портрету покойного Брейгеля, Лампсониус подмешал к бочке меда ложку дегтя: «Будь высок духом, Питер, как ты высок в искусстве, ибо шутками – и своими, и старого учителя (Босха. – А. С.) – и полным остроумия родом живописи ты всюду и у всех снискал такую славу, которая не уступает славе никакого другого живописца»[515]. Дескать, мастерства тебе не занимать и остряк ты отменный, но достаточно ли высок твой дух, чтобы заслужить вечное блаженство? В книге ван Мандера шутнику Брейгелю отведено столько же места, сколько Питеру Артсену, то есть вдвое меньше, чем ван Хемскерку или ван Скорелу, и втрое меньше, чем Лукасу ван Лейдену.

Предполагают, что Брейгель учился живописи в Антверпене у художника-итальяниста, переводчика трактата Серлио об архитектуре и издателя Питера Кука ван Алста[516]. В 1551 году Брейгель вступил в местную гильдию живописцев. Он ревностно изучал произведения Босха и сам писал картины с «бесовщиной и разными смешными сценами», почему многие и называли его Питером Шутником.

В 1552 году он отправился через Францию в Италию, добрался до самой Сицилии, затем работал в Риме с миниатюристом Джулио Кловио. Во время путешествия через Альпы он нарисовал множество видов с натуры.

По возвращении в Антверпен основным источником существования была для Брейгеля работа на знаменитого издателя, гравера и торговца эстампами Иеронима Кока, который заказывал ему рисунки для гравированных религиозно-моральных аллегорий и пейзажей, питавших любопытство публики к дальним странам. И на то, и на другое спрос был громадный. В 1563 году Питер женился на восемнадцатилетней дочери Кука ван Алста, и молодые переехали в Брюссель. С этого момента он целиком посвятил себя живописи и в течение шести лет, которые ему оставалось прожить, создал тридцать самых известных своих картин (всего до нас дошло около сорока пяти его живописных работ). «Брейгель был человек спокойный и рассудительный; говорил он мало, но в обществе очень любил проделки, иногда попугать и посторонних людей, и своих собственных подмастерьев разными вымышлявшимися им привидениями и шумом» – вот и весь портрет Брейгеля у ван Мандера[517].

В живописи Питер проявил себя художником, твердо державшимся раз и навсегда усвоенных принципов.

Одного из них мы уже коснулись – это приверженность архаической традиции, завещанной Босхом[518]. Подобно Босху, Брейгель был специалистом по изображению «бесовщины» и «смешных сцен» и никогда не писал портретов. Его объединяет с Босхом умение составить картину из красочных пятен, принципиально отличая от пластического ви́дения корифеев римской школы и романистов. Как и Босх, Брейгель владел живописной стихией в диапазоне от локального тона до почти импрессионистической манеры, от плотного письма почти сухой кистью до прозрачных лессировок, сквозь которые местами просвечивает светлый подмалевок[519]. Но в отличие от Босха, Брейгель не писал алтарных образов[520] и у него нет картин с изображениями райских или адских видений[521].