Искусство игры в дочки-матери

Грейс вдруг поняла, что очень устала. Даже в таком, по-стариковски облегченном варианте это был долгий для нее день. Она посмотрела на кровать Шарлотты, в которой не спали две ночи, и решила ненадолго прилечь. Шарлотта не стала бы возражать, а Грейс так скучала по внучке. Она легла, вдыхая аромат ее шампуня, оставшийся на наволочке, и на секунду прикрыла глаза.

Она не могла расслабиться.

Не могла стряхнуть с себя это противное ощущение.

Ощущение, что что-то не так.

Наверное, это экскурсия так странно на нее подействовала, решила она. Мини-деревня, поезда. Они навеяли мысли о прошлом.

Вот откуда это странное чувство. Откуда эта тяжесть в желудке. Привкус желчи во рту. Нервный тик в уголке глаза.

Именно так она чувствовала себя в тот день, тридцать один год назад.

Она никогда не забудет этот миг в кабинете врача. Болезнь распространилась. Два слова, которых она боялась больше всего на свете. По выражению лица доктора она сразу поняла, что хороших вестей не будет. Но это? Слишком. Она слышала голос Джонатана, обсуждавшего план лечения и паллиативный уход, но все казалось таким далеким. Таким невозможным.

Это не могло быть участью, уготованной ее сыну. Просто не могло.

Только не пятилетнему Питеру. Питеру, в котором не было ни единого изъяна с момента его рождения. Питеру, рядом с которым она сворачивалась калачиком по ночам и который знал все, что только можно было знать о поездах. Питеру, перед которым могли бы быть открыты все двери. Смешному, умному, доброму Питеру. Мир без него не должен был вращаться. Грейс не должна была существовать в мире без него.

Однако же.

Она вспомнила телефонные звонки от друзей и родни. Как Питер? Держится? Он боец. Он выкарабкается. Доброжелательные вопросы, отвечать на которые было невыносимо. Люди хотели слышать хорошие новости, но когда она не могла их сообщить, никто не знал, что говорить.

Амелия стояла на палубе парома. Ливень припустил не на шутку, но она вглядывалась в море и прибрежные скалы, словно не замечая струй дождя, хлещущих ее по лицу.

Шарлотта. Ее малышка. Пропала.

Амелия никогда не была тревожной мамочкой-наседкой – и никогда не хотела такой быть. Она до сих пор помнила, как тщательно папа проверял каждую горку на детской площадке на предмет безопасности, прежде чем отпускать ее играть. Помнила, как было стыдно, когда однажды в парке мать потеряла ее из виду и звала громко, отчаянно, не скрывая паники в голосе, когда Амелия просто стояла за стволом дерева. И как унизительно, когда в свои редкие выходные Грейс водила ее в школу за ручку, в то время как ее сверстники приходили самостоятельно. Или когда ее забирали из гостей раньше всех и папа с заспанными глазами, в пальто поверх пижамы приезжал за ней на вечеринку, которая едва началась.

Нет. Она никогда не тряслась над Шарлоттой и смеялась, когда другие родители не спали ночей, переживая за то, пьют ли их дети достаточно молока, и изучая под микроскопом какашки своих чад, чтобы убедиться в их здоровье. Маленькой Шарлотте разрешалось ползать по мебели в ресторанах, а случайно набитые шишки воспринимались как необходимый элемент взросления. Становясь старше, Шарлотта только упрощала Амелии задачу. Смышленая, чуткая, прилежная. Амелия чувствовала себя отомщенной и гордилась собой: благодаря такому подходу она воспитала покладистого ребенка, хотя и немного склонного к тревожности. Амелия даже к этому относилась спокойно. Это временно, Шарлотта это перерастет.

И вот теперь она пожинала плоды своей надменности.

Ее глаза рыскали по поверхности моря, как будто она могла заметить Шарлотту в волнах и бросить ей спасательный круг.

Она попыталась войти в свое обычное состояние. Воззвать к голосу разума, который сказал бы ей, что Шарлотта и Сэмми убежали подкармливать бездомную собаку и скоро вернутся, недоумевая из-за того, что вызвали такую панику.

Но ничего не получалось.

Ее переполнял страх. Вспоминались все ужасы, которые случались с пропавшими детьми. Все дети, которых так и не нашли.

Амелия пыталась не думать об этом. Она вытащила телефон, заклиная, чтобы он зазвонил, и в трубке прозвучали хорошие новости.

Этого не происходило.

Она медлила, не сводя глаз с телефона. Она оставила путаное голосовое сообщение Тому, но следовало позвонить еще и матери. Амелия тянула время в поезде, виня туннели и плохой сигнал, но на самом деле она просто боялась, что, произнеся эти слова вслух, Шарлотта окажется еще дальше, а ее исчезновение станет еще более реальным.

Глупости, решительно сказала она себе. Нехотя она пролистала телефонную книгу в поисках номера матери. Нужно было рассказать ей, что происходит.

– Алло, мама?