Искусство игры в дочки-матери

Миссис Варга сидела, сжавшись в комочек, возле одной из палаток. Ее обнимал мистер Браун. Глядя на них двоих, она вновь испытала острый приступ тоски по Тому. Она оставила ему несколько голосовых, но он не перезвонил. Вероятно, был занят своей новой девушкой, активно сопя на курсах дыхательной гимнастики для беременных.

Эта мысль разозлила ее еще больше, и она решила пойти и снова накричать на миссис Варгу. Учительница проявила чудовищную халатность, выпустив детей из поля зрения даже на секунду. Амелия двинулась в их сторону, но взгляд мистера Брауна заставил ее остановиться. Что-то в его глазах, какая-то невыразимая чуткость наводила на мысль о тоске и потере.

Амелия обнаружила, что желание устроить скандал уступило желанию расплакаться. Она открыла рот, пытаясь перенаправить свои эмоции обратно в русло гнева, преобразовать их во что-то, что она могла контролировать, но вместо этого из ее горла вырвался всхлип. Затем, совершенно неожиданно, мать Сэмми заключила ее в объятия, которых Амелия старательно избегала с момента своего приезда, и в следующее мгновение она обнаружила, что рыдает в мягкий полиэстеровый шарф женщины.

Объятия оказались теплыми, несмотря на уличный холод, и напомнили Амелии о том случае, когда она в детстве упала с самоката. Она взвыла от невыносимой боли в колене. Грейс усадила Питера обратно в коляску и подбежала к ней, подхватила на руки и пообещала, что все будет хорошо.

Амелия поняла, что нужен ей был вовсе не Том. Ей была нужна ее мама.

– Миссис Сэйерс, миссис Дойл? – Амелия подняла голову. К ним подошел полицейский. Она высвободилась из объятий и отступила назад, пытаясь осознать смысл его слов.

– Их нашли, – сообщил он, но на его лице не было улыбки. – Они с береговой охраной.

– Слава Богу, – сказала мама Сэмми.

– С ними все в порядке? – спросила Амелия.

– «Скорая» встретит их на берегу, – ответил полицейский. – Вам лучше поехать со мной.

Грейс некоторое время слонялась по дому, затем погуглила в телефоне «опасности острова Уайт». Остров не производил впечатления рассадника преступности, но ее встревожили предупреждения о пляжах с высокой приливной активностью. Она чуть было не перезвонила Амелии, чтобы спросить, обращалась ли та в береговую охрану, но потом вспомнила просьбу дочери по возможности не занимать линию. К тому же они бы и сами связались с береговой охраной. Она бы только зря вмешалась.

Влезла бы не в свое дело.

Не приезжай.

Грейс была обузой. Она это понимала. Все старики рано или поздно становились обузами. Либо они жили так долго, что переставали приносить пользу и кто-то был вынужден о них заботиться, либо умирали, и кому-то приходилось заниматься организацией их похорон и ковыряться в их имуществе.

И снова она думала о себе. Ее мысли вернулись к Шарлотте.

Нет, она не могла думать о внучке. О том, что та пропала, и ей могла грозить опасность.

Амелия не хотела, чтобы она приезжала. Грейс все понимала. Она помнила, как вернулась с похорон Питера и сразу заперлась в ванной. Ей нужно было побыть одной.

– Мама, – звала Амелия. – Где ты?

Грейс не отвечала. Она сползла на пол ванной, где плитка была холодной и все еще немного влажной после недавнего душа. Она даже не понимала, как ей удалось умыться, одеться и пойти смотреть, как гроб ее мальчика навсегда исчезает в земле.

– Твоей маме нужна минутка, – услышала она слова Джонатана. – Пойдем на кухню, поставим чайник.

– Я хочу к маме! – кричала Амелия, и ее голос звенел, как битое стекло, пока она колотила в дверь. – Мама, пожалуйста, выходи!

Это оказалось последней каплей. Грейс согнулась пополам, и рыдания, наконец, одолели ее. Она не могла открыть дверь, не могла позволить своей девочке увидеть ее в таком состоянии.

Прошло несколько часов, прежде чем она вышла, продрогшая, окостеневшая и обессиленная. Амелия спала на диване, Джонатан гладил ее по волосам.

– Ты была нужна ей, – сказал он.

– Я не могла, – ответила Грейс. – Я просто не могла…

В трудную минуту ее не было рядом с дочерью.

И теперь, тридцать лет спустя, дочь не хотела ее видеть.

Грейс отперла заднюю дверь, не обращая внимания на лай Рекса, и пошла в сарай. Там она щелкнула тумблером и стала наблюдать за движением поезда, колесящего по ее миру.

В течение многих лет сарай стоял на замке. Она вернулась к работе, жизнь продолжилась. Потом Амелия поступила в университет, покинула дом, и они с Джонатаном остались одни.

А двадцать лет спустя Джонатан умер, и Грейс осталась просто одна. Вернувшись в опустевший дом после его похорон, она решила, что пришло время отпереть сарай. Убрать там все. В тот день она как никогда остро осознала свою смертность. И если бы она внезапно скончалась, разгребать сарай пришлось бы Амелии. К тому же вряд ли день похорон ее мужа мог стать еще хуже.

Но когда она открыла сарай, произошло удивительное. День начал налаживаться.

Пляж. Деревня. Поезд, который до сих пор работал и, пыхтя, проезжал по туннелю, когда она поворачивала тумблер.