Как и Эрмитаж до него, Русский музей во многих отношениях в первую очередь был связан с императорским двором. Несмотря на то что новая галерея искусства называлась
Молва толкует о том, что одна из картин, украшающих ныне стены музея, а именно св. Николай – Репина, вызвала в покойном Государе мысль, тогда же им высказанную: основать всенародный русский музей, в котором сосредоточивались бы все лучшие произведения русского искусства [Случевский 1898: 5].
Учредительный документ, определивший принципы и регламент деятельности музея, «Положение о Русском музее Императора Александра III», открывается заявлением, версии которого можно найти почти в каждом современном письменном источнике: «Музей основан в память Незабвенного Покровителя Русского искусства, Императора Александра III, имея целью соединить все относящееся к Его Личности и истории Его Царствования, и представить ясное понятие о художественном и культурном состоянии России»[490]
. Приоритет, предоставленный личности Александра III над состоянием русской культуры в этом официальном документе, трансформировался в полуофициальный, сконцентрированный вокруг царя дискурс, который быстро разросся вокруг основанного в его память учреждения искусства. Так, К. А. Военский открывает свою брошюру о Русском музее серией возвышенных заявлений о священном месте царя в русской истории. Автор продолжает описанием русскости царя, его воли, непоколебимости и благородного характера – всего, что позволило ему «показать Европе и всему свету нравственную мощь и несокрушимость России». Затем он переходит к описанию коллекционерской деятельности Александра и его благородного стремления создать музей, который не только сохранял бы родное искусство, но и отражал бы всю русскую жизнь в ее разнообразии и распространял бы национальную идею. По мнению Военского, а также многих его современников, благородный замысел создания национального музея не мог быть осуществлен только на основе средств и инициатив со стороны частных лиц: для прочного успеха было важно участие правительства [Военский 1897: 3–5, 18].Это возвышенное настроение нашло отклик в других источниках. Так путеводитель Половцова даже приписывал Александру III дополнительную заслугу в создании Русского Исторического музея, в то время как последний на самом деле был задуман и основан добровольным объединением частных лиц [Половцов 1900: 1, 16][491]
. Среди многих других, статья, опубликованная в широко читаемом «тонком» журнале «Нива» и посвященная церемонии открытия и присутствовавшим на ней высокопоставленным лицам, в заключение триумфально объявляла, что музей навсегда останется «живым памятником» императору Александру III[492].Формально музей был разделен на три отдела: Памятный, посвященный Александру III, Художественный и Этнографический. Однако, несмотря на горячую поддержку Половцова и других, создание Памятного отдела не было осуществлено вплоть до 1917 года, появление Этнографического отдела также застопорилось [Половцов 1900: 119, 124]. Из трех официальных подразделений для публики была открыта только художественная галерея. Можно представить, что в отсутствие специализированного отдела художественная галерея стала символизировать царя, усиливая ассоциацию «художественный музей
Русский музей был уникальным местом в обществе, где встречались искусство и власть: царское покровительство и общественный интерес, по крайней мере номинально, объединились в музее, чтобы способствовать укреплению национальной культурной идентичности и поддерживать патриотический дух. Музей и дискурс вокруг него неплохо преуспели в создании памятника царю, но им ощутимо не удалась попытка представить всю историю русского искусства – этот недостаток не ускользнул от внимания даже тех современников, которые в остальном искренне поддерживали это важное культурное начинание.
Среди сторонников музея был Стасов, радостно приветствовавший создание государственного музея национального искусства: