Полное название оригинальной публикации Лескова – «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе (Цеховая легенда)». Впервые Лесков опубликовал эту стилизованную повесть, в которой повествование ведется от имени человека из народа, в 1881 году в трех частях в славянофильской еженедельной газете «Русь» И. С. Аксакова, а вскоре после этого вышло отдельное издание [Лесков 1882]. С тех пор Левша неизменно считается традиционным русским героем, «национальным любимцем и национальным символом», вплоть до постсоветской эпохи [Панченко 1999: 448]. Лесков помещает историю между войной с Наполеоном и Крымской войной. По окончании венского совета победоносный российский император Александр I отправляется в Англию «подивиться» на музеи этой страны, ее коллекции, редкости, новинки и других «чудес посмотреть». В кульминационный момент путешествия англичане преподносят ему уникальный артефакт: танцующую заводную блоху из стали. Царь спешит объявить, что «англичанам нет равных в искусстве». Спустя годы после этой первой встречи император Николай I, унаследовавший танцующую блоху, отправляет ее прославленным тульским мастерам, знаменитым своим мастерством. Им наказано «подумать» над английской диковинкой и «что-нибудь сделать». «Подумав» о блохе длительное время, тульские мастера – «искусные люди, на которых теперь почивала надежда нации» – совершают невозможное. Без микроскопа или какого-либо другого технического приспособления им удается подковать танцующую блоху. При этом на каждой подковке они вырезают имя русского мастера, ее изготовившего. Только имени косого Левши нигде нет, ведь он сделал самые крошечные детали – гвоздики, которыми забиты подковки. Император отправляет подкованную блоху обратно в Англию, и теперь настает черед англичан удивляться русскому мастерству. В эпоху всемирных выставок, в которых Россия участвовала с 1851 года, нередко о национальном таланте судили по результатам международного соревнования, что и обыгрывает Лесков в своей повести.
То, что Левша смог изменить направление привычного сценария «Россия встречается с Западом», объясняется в повести не последними достижениями технического прогресса в России, а вневременной ценностью изобретательного таланта русского народа. Так, на вопрос английских хозяев о его способностях в математике, Левша отвечает с обезоруживающей честностью: «Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем» [Лесков 1956–1958, 7: 49]. Во время разговора в Англии Левша проговаривает национальные ценности: православная вера – самая «правильная», а традиционные русские кружева намного красивее, чем английский фасон [Лесков 1956–1958, 7: 50–52]. Его патриотизм также находит выражение в стремлении доставить царю по возвращении домой сообщение о том, как англичане поддерживают свои ружья в хорошем состоянии. Но царь забывает о Левше, только недавно снискавшем известность своим талантом как герой в России и за границей, и мастер умирает, не успев передать царю сведения, которые он почерпнул в Англии. Если бы правительство услышало наблюдения Левши и прислушалось к его совету, предполагает рассказчик, исход Крымской войны мог бы быть иным.
Стилизованная речь Левши, насыщенная просторечными оборотами и неправильно использованными иностранными словами, подчеркивает его связь с народной традицией, не испорченной западным влиянием. Именно здравый смысл и проницательность Левши приносят России символическую победу; как предполагает Лесков, русская сила заключается не в образовании и не в технологии, а в природных талантах, сохранившихся в простых русских людях. В последней главе рассказчик разъясняет принадлежность Левши к старой традиции, ссылаясь на «предания старины». Левша начинает олицетворять органическое народное мастерство, которому для процветания не нужны ни западные механические устройства, ни научное знание.
Теперь все это уже «дела минувших дней» и «преданья старины», хотя и не глубокой, но предания эти нет нужды торопиться забывать, несмотря на баснословный склад легенды и эпический характер ее главного героя. <…> Работники, конечно, умеют ценить выгоды, доставляемые им практическими приспособлениями механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью. Это их эпос, и притом с очень «человечкиной душою» [Лесков 1956–1958, 7: 58–59].