Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Стасов цитирует минималистское описание сцены у Островского и останавливается на ма́стерской способности Васнецова имитировать деревянную архитектуру, украшенную резьбой и красками. Там, где некоторые журналисты высмеивали работу царя-маляра, Стасов видит в Берендее органичную часть его царства. Критик сравнивает палаты Берендея с другими формами народного творчества: старинной вышитой рубахой, старинными расписными санями или резной прялкой. Все «полно поэзии, жизни, правды, русского духа, фантазии и красоты»[686]. Дивные формы, дивные краски – эта риторика чуда созвучна сказочному жанру, и действительно, воссозданная Стасовым русская старина, основанная на искусстве Васнецова, – это тоже сказка, столь же прекрасная, сколь и фантастическая[687].

Мнение Стасова имело большое значение само по себе, но оно существовало не изолированно. В своей оценке Васнецова Стасов приводит многочисленные примеры из прессы, свидетельствующие о том, что его современники не смогли оценить васнецовскую трактовку исторических и фантастических народных тем. В этой связи он цитирует газеты «Новое время», «Молва» и «Санкт-Петербургские ведомости»[688]. По мере того как в разговор вступало все больше профессиональных критиков и любителей, то поддерживающих маститого Стасова, то выступающих против него, публичный дискурс перестал касаться «Снегурочки» как оперы или пьесы. Скорее, внимание переключилось на образ Берендеевки, особенно после того, как он был весьма успешно использован в оформлении русского отдела на Всемирной выставке 1900 года в Париже и в кустарном производстве в целом, практикуемом мастерами Абрамцева и Талашкина.

Между тем образ Снегурочки, по мере того как Васнецов, Врубель, Рерих, Д. С. Стеллецкий и другие создавали свои версии этой родившейся из снега девушки, приобрел собственную известность. Со временем Снегурочку признали уникальным русским национальным символом, сопровождающим Деда Мороза в его новогоднем обходе. Стоит подчеркнуть, что неотъемлемым атрибутом русской национальной идентичности стала не та версия, которая произошла из традиционных сказок, а та, автором которой изначально был Островский и которую доработали абрамцевские художники – прекрасная девушка в парчовой шубке, отороченной белым мехом, как изобразил ее Васнецов, или врубелевская дива в причудливой ледяной короне, напоминающей кокошник (рис. 21). Несмотря на тот очевидный факт, что Островский придумал свою Берендеевку, а Васнецов придумал ее стиль, теперь она легко отождествлялась с подлинно русской стариной. Особым признанием в этом образе пользовались богатое украшение, самобытный характер и общая гармония.

Рис. 21. В. М. Васнецов, «Снегурочка» (1899)

Риторика национального возрождения выдвинула на передний план создателя этой традиции – коллективный талант русского народа. Образ «естественного» художника простого происхождения, не обремененного формальным обучением в Академии, был привычной составляющей в публичной культуре в течение десятилетий после отмены крепостного права. Талант таких художников из народа – это не утонченное мастерство, воспитанное в теплицах Академии; он органично произрастает из русской почвы. Реакция на «Левшу» Лескова показывает, как охотно откликались на эти идеи современники, считая даже литературных персонажей доказательством долговечности русской национальной культуры.