Несомненно, под нажимом верхушки ЦК председатель Верховного суда Голяков в ноябрьском письме 1947 г. отчитывал Ульриха за то, что слишком многие военные трибуналы проявляют недопустимый либерализм, а Военная коллегия эти ошибки не исправляет. По словам Голякова, Военная коллегия не относилась к контрреволюционным преступлениям с должной серьезностью47
. В одном приведенном Голяковым случае красноармейцу, который в конце 1941 г. попал в плен, затем служил в немецкой армии, когда нацисты отступали из Ставропольского края, а в ноябре 1942 г. бежал, северокавказский военный трибунал дал 25 лет. Военная коллегия по ходатайству о пересмотре приговора снизила меру наказания до 10 лет, постановив, что первоначальный приговор слишком суров. Раздражение вызывали также заявления Военной коллегии, что приговоры осужденным за «контрреволюционную агитацию» следует смягчать, если виновные высказывали опасные идеи только «среди ограниченного круга лиц» или нарушили закон в первый раз. Ульрих подвергся резкой критике за сокращение срока наказания, наложенного в ноябре 1941 г. за «антисоветскую агитацию» (по статье 58-10) на солдата, который как-то во всеуслышание сказал: «Гитлер наметил дойти до Урала и дойдет». В феврале 1948 г. Ульрих подал протест, утверждая, что срок заключения этому солдату должен быть уменьшен с 7 до 6 лет. Все подобные действия представляли собой примеры «политически вредной линии на снижение мер наказания в отношении лиц, изобличенных в тяжких государственных преступлениях»48.Таким образом, судьи Военной коллегии оказались мишенями в перекрестье двух главных послевоенных приоритетов партии, на первый взгляд не связанных друг с другом: беспощадного наказания контрреволюционеров, коллаборационистов и прочих «политических преступников» и борьбы с влиянием взяточничества на судебную систему, хозяйственную и государственную администрацию. Партия осуществляла соответствующие инициативы, ужесточая кары для любого лица или учреждения, выказывающего, по ее мнению, нелояльность советскому государству. Рост недисциплинированности среди должностных лиц (реальный и воображаемый) серьезно беспокоил партию-государство, которое старалось вернуть себе контроль над собственными кадрами, даже когда добивалось наказания коллаборационистов.
Военная коллегия под прицелом
Архивные документы свидетельствуют, что следователи прокуратуры стали виться вокруг Военной коллегии в конце 1947 – начале 1948 г., стараясь разоблачить кадры, замешанные в коррупционных махинациях49
. Управление кадров ЦК тесно сотрудничало с прокуратурой в преследовании служащих Военной коллегии, подозреваемых во взяточничестве, во многих случаях – по оговору Баканова.Одним из работников Военной коллегии, в полной мере испытавших на себе кампанию по устрашению и наказанию этого учреждения, стал старший инспектор полковник Л. Н. Кудрявцев. Его арестовали 21 июня 1948 г. по обвинению во множестве эпизодов взяточничества (получив на него показания в ходе следствия по другому аналогичному делу) и до суда продержали в тюрьме более двух лет. Кудрявцев ни в чем не сознался. По словам следователей, он почти пять лет, злоупотребляя служебным положением, договаривался с судьями, чтобы те за деньги отменяли или смягчали приговоры. В самых вопиющих случаях, утверждали следователи, Кудрявцев получал взятки за влияние на пересмотр приговоров людям, повинным в военных и политических преступлениях. Например, он якобы взял взятку у отца женщины, осужденной в 1944 г. за «дезертирство» с военного завода и получившей 8 лет тюрьмы50
. В конце концов Кудрявцева судили за нарушение статьи 193-17б УК о злоупотреблении властью начальствующего лица в армии при особо отягчающих обстоятельствах51. До отмены смертной казни в мае 1947 г. осужденные по этой статье подлежали расстрелу; Кудрявцева приговорили к 25 годам лагерей52.