Исландия

Калейдоскопическое разнообразие своих работ я вспоминаю с удивлением. Когда-то я трудился в рекламном отделе одной компании, торговавшей компьютерами и оргтехникой. Розничный салон находился в помещении бывшей столовой Института радиотехники в Большом Трёхсвятительском переулке, в замечательном районе Москвы, полном истории и историй. Например, в том же здании располагалась когда-то редакция «Русского вестника», куда за гонорарами являлись Толстой и Достоевский. Выше по переулку, ближе к Покровскому бульвару, находилась Ляпинская ночлежка, воспетая Гиляровским, а в Морозовской усадьбе левые эсеры когда-то держали в заложниках Дзержинского. Там же во флигеле жил и умер Левитан – и так далее. Гуляя по окрестностям, скучать не приходилось, благодаря чему на внутреннем сайте компании регулярно появлялись краеведческие очерки. Принимал я участие и в оформлении торгового пространства. Однажды нам пришло в голову украсить интернет-кафе гипсовыми барельефами иероглифов цивилизации майя. Сказано – сделано, и мы несколько дней замешивали обжигающий гипс и потом орудовали резцами, глотая пыль, пахнущую травмпунктом, в память о гениальном подвиге Кнорозова, который расшифровал для человечества, казалось бы, канувшую эпоху. Но главное, что открылось тогда в том переулке, – оббивая штукатурку, мы извлекли из стен сплющенные пули, две горсти. Такова Москва со своими подвальными тайнами, в ней есть особенное подземное солнце, тусклое и никогда не заходящее, как и положено городу с остановившейся и не расхлёбанной ещё историей.

А ещё когда-то в Сан-Франциско я устроился летом развозчиком пиццы. Мне надо было заработать денег на автомобиль, достаточно исправный, чтобы доехать до Луизианы. В тот год Бразилия выиграла чемпионат мира, и мой первый день работы был полон гудящих автомобилей с высунувшимися по пояс девушками. Они были пьяны от счастья и размахивали жёлто-зелёными флагами. Вряд ли какая-либо другая работа может сравниться с возможностью узнать город до самого его мозжечка, которую даёт вам мозаика из коротких встреч с голодными людьми. Вы протягиваете им горячую пахучую коробку, а взамен они одаривают вас своим характером, какими-нибудь мизансценами в дверных проемах самых разных квартир, домов или обиталищ (пиццу, например, могли заказать бездомные – по телефону в ближайшем баре). До сих пор помню десяток ярких, иногда безумных, иногда даже опасных или восхитительных встреч. Однажды ночью мне довелось принести заказ слепому человеку, в квартире которого был выключен свет, а когда он его включил, все стены оказались увешаны зеркалами. Я довольно быстро обнаружил зависимость: какие именно клиенты дают больше всего чаевых. Наименее доходны были заказы в особняки респектабельных районов, например на улице Sutter. На улице California был один роскошный дом, где взрослые всегда посылали расплатиться сына – рыжего быстрого мальчика лет семи. Он принимал от меня сдачу и, глянув в ладонь, ссыпал всю мелочь без остатка себе в карман, неизменно при этом воровато оглядываясь на вход в столовую, где находились, судя по голосам, его родители. А самые большие чаевые я получил в адском месте на Buchannan, в муравейнике социального жилья времён освободительного правления Джона Кеннеди, куда полицейские боялись сунуться без шлемов и бронежилетов. Хозяин пиццерии, необъятный грек Дин в очках, припорошенных мукой, снаряжая меня в жерло расовых проблем американского общества, всегда грустно качал головой и охал, будто это я его туда посылал, а не наоборот. Самые большие «типы» в моей жизни мне дал негр с проваленным сифилитическим носом, края которого были обмазаны синтомициновой эмульсией. Этот запах из забытого детства вызвал волнующий прилив смутных припоминаний, подкреплённых тем, что опустилось мне в ладонь. Негр дал мне шесть долларов, всю сдачу с двадцатки за Pepperoni Medium из Round Table Pizza на Van Ness Street. Шесть восхитительных мятых баксов. Это было целое сокровище. На них я мог пировать вечером у океана двумя бутылками «Гиннесса», упаковкой beef-jerky и пачкой сотого «кента». Тот несчастный негр наверняка давно уже прах. Я видел его всего несколько секунд своей жизни, но вспоминаю его куда чаще, чем все премии, зарплаты и того мальчика с California Street.

К концу лета я решил, что теперь-то доеду до устья Миссисипи, и стал изучать объявления о продаже машин. Меня интересовало лишь одно. «Скажите, – спрашивал я продавца старенькой "хонды", "олдсмобиля", "шевроле" или "мазды", – эта машина доедет до Нового Орлеана?»

Новый Орлеан, родина джаза и «Трамвая " Желание"», был пределом моих мечтаний о перемещении в пространстве. Наверное, тут не обошлось и без Гекльберри Финна, стремившегося туда с Джимом на плоту по Миссисипи, но что меня удивило – все продавцы, не моргнув глазом и не ахнув, кивали: «Доедешь», что говорило не столько об уловке, сколько об отношениях американцев с пространством. Для нации, заселившей Дикий Запад, перемещаясь по смертоносным пустошам на телегах, семь вёрст не крюк.