Исландия

Я обошёл пустырь. Снег перестал валить внезапно, туча прошла, и ослабла, и натянулась теперь на северо-запад. Мне не хотелось уходить от костра, я попросил разрешения остаться. Понемногу разговорились. «Жена Яхве» оказалась воспитательницей детского сада из Дублина, приезжает в Израиль раз в год, то под Рождество, то на Пасху, живёт у подруги в Эйн-Кереме, подрабатывает на Ибн Габироля, заполненной туристами, где играет на арфе. Тут я обернулся на сложенные шалашом кресты и прислонённый к ним здоровенный футляр, действительно способный вместить арфу.

Я смотрел кругом поверх почти погасшего костра. Небо прояснилось, снег теперь лежал бескрайне, желтели камни в свете показавшегося месяца. Иерусалим торжественно проступал в тихом свете, блестя куполом Аль-Аксы на Храмовой Горе, посеребрённой теперь метелью.

Из темноты появилась фигура в форме. Коренастый, с большой головой полицейский сразу направился ко мне, попросил показать документы. Я подал ему водительские права и расспросил о Коме. Нет, офицер не видел Кому. Я проводил его к машине. Он рассказал, что дежурит тут вторую неделю, присматривает за бродягами. Прощаясь, пожаловался: «Не дождусь, когда начальство решит их отловить и депортировать. А вдруг на праздник у них случится обострение, кто-нибудь назовётся мессией и поведёт народ на Храмовую гору?» – он покрутил пальцем у виска и махнул рукой в сторону Аль-Аксы.

Я вернулся к костру попрощаться и отдал обратно яблоко бородачу. Тот, ничего не спросив, сунул его под накидку.

Миновав патрульную машину, я стал спускаться обратно к Львиным воротам. Иерусалим ждал меня, пока я поскальзывался и брёл, брёл, всё далее погружаясь в его побелевшие улочки.

После арки императора Адриана, и скоро, уже не дрожа от холода, а едва чувствуя окоченевшее тело, я сунулся в ещё одно убежище Комы – эфиопскую церковь, пристроенную к храму Гроба. Я уже заглядывал в неё днём, но не застал знакомого монаха – гладколицего старика, закутанного в пёстрые накидки. Я никогда не слышал от него ни слова, он со всеми бывал улыбчив и жил тут, по сути, сторожем, иногда подолгу в одиночестве просиживая у порога. Я не знаю, отличал ли он меня от других, но он точно знал Кому.

Старик уже спал на скамье у алтаря, под настенной незатейливой эфиопской росписью – родоначальник всех эфиопов Соломон в окружении крылатых архангелов, изображённых с пейсами и в штраймлах – в точности жители квартала Меа-Шеарим. Я последовал примеру монаха, достал из рюкзака спальник, забрался в него и ещё долго не мог согреться, глядя в свечном сумраке на лампаду, подвешенную над низенькой железной дверью входа. Глаза стали слипаться, и пламя лампады постепенно заместилось костром на Елеонской горе, где грелись бесноватые бродяги. «Жена Яхве» во сне оказалась козлоногой царицей Савской, матерью всех эфиопов, царь Соломон – бородачом, который дал мне яблоко, а потом всё закружилось в метели и пропало.

Утром я проснулся в одиночестве, монаха нигде не было. Я еле отворил плечом тяжеленную скрипучую дверь и ослеп от сильного света. Постепенно глаза привыкли, и я побрёл через заснеженную площадь, уже испещрённую цепочками шагов, на улицу Святой Екатерины, по ступеням, покрытым подушками снега.

Яркое солнце, звук всё обильнее тающей капели, вымытая синева в колеях крыш, запах кофе и оглушительная трель канарейки с балкона – всё это двинулось на меня. Лавки отпирались, метлы и лопаты скребли мостовую.

Возле Яффских ворот я взглянул на своё отражение в окне бюро. На меня смотрел истасканный, сутулый человек с заросшими щетиной щеками. Мой брат.

Тогда я нащупал в кармане упаковку, выдавил таблетку и проглотил её вместе с комком тающего снега.

Глава 11 Компания