Исландия

– Постой, – сказала Ксюша. – А ты смешной. Я так давно не трахалась, что кончаю даже от чиха. Если хочешь, можем оттопыриться.

Я почувствовал, что покраснел. Но тут комок подкатил к горлу, и я повернулся к двери, обшарпанной собачьими когтями. Медленно открыл её и, как во сне, спустился во двор.

Скоро я рухнул в метро, заскочил в Сокольники, вскипятил чайник, выпил кофе и покурил в тёмной спальне в форточку, глядя сверху на парковые деревья, на соседа, гулявшего со своей московской сторожевой, флегматично-злобной псиной по кличке Альма. В свете фонарей собака брела вдоль решётки парка, безразлично подтягивая на поводке за собой соседа. Дом стоял у конечной остановки автобусного маршрута, перед ледовым дворцом, пассажиры высаживались и разбредались вдоль сугробов. Уже не сдерживаясь, я упал на тахту лицом в подушку.

Потом я умылся, в кухне снова сварил клей, закупорил банку, промыл кисточку, опять набил пакет рекламными объявлениями и помчался в Русаковскую больницу. Обошёл корпус, бросил в окно снежок. Женщины повыглядывали, всматриваясь, кто там. Появилась и Катя. Я помахал ей рукой, она застыла, глядя в окно. Я хотел снова бросить снежок, но передумал и побрёл прочь, ощущая за пазухой теплоту банки с клеем.

Глава 16 Оптика пустыни

Так или иначе мы все живём в пещере своих воспоминаний.

Постепенно мы с Мирьям обустроили свою пещеру. Стали жить не как бомжи или туристы, а как скромные исследователи. У нас даже завёлся барометр. И только жизнь в пещере начала входить в колею, как кто-то напустил тревожный ветер духов из-за Мёртвого моря. Он нёс песок и видения. Чёрные монахи перемещались по воздуху над ущельями. Ветер швырял мёртвых птиц, перевёрнутые вверх лапками, они пролетали мимо. Вот бы знать, кто нам так подсудобил. Последние месяцы Эрна лишила нас сомнений в том, что она не ведьма. Я это чувствовал по тому, как воздух сгущался при её появлении и тотчас же показывались из темноты молнии-мотыльки. Тревожило ещё и то, что возникала она всегда внезапно, из темноты, как, впрочем, все существа – истинные жители пустыни, выходившие из своих убежищ только ночью.

Но Эрна уверила нас, что она лишь рассеивает чары, а не насылает их. Что все эти пугающие видения наводит некий магрибский колдун, обитающий в глубине пустыни. В какой-то момент мы снарядили ослов и отправились в экспедицию по обезвреживанию колдуна. И на всякий случай решили сообщить об этом насельникам монастыря Мар Саба.

Так почему же пустыня мистически воздействует на человека? Бесконечное однообразие крупных форм, совмещённое с бесчисленным разнообразием форм мелких. На каждой тропе наличие бедуинских, сложенных из камешков башенок-туров, заклинающих высшие силы вывести путешественника из этого пространства, – как напоминание, что тропы эти не только для людей, но и для духов. Повсеместное изобилие горизонта и неба – в любом направлении этого каменистого медленного моря. Особость времени. Ничто в пустыне не происходит быстро, кроме склонения солнца за небозём. Здесь вы вязнете в секундах, минутах, часах – как муха в застывающем янтаре, обращаясь наступающей неподвижностью к вечности. Волшебство пустыни обладает определённой тяжестью – одновременно явственностью и коварной скрытностью. Расплавленное жаром стекло марева словно бы делает камни полупрозрачными. При всей своей реалистичности и величии пустыня призрачна. Что может быть более настораживающим, чем открытое, залитое светом пространство, скрывающее в себе подвох затерянности и опасности? В этом уже есть отчётливый трепет, некая детективная нота погружения в него. В насыщенном пространстве, например в городе, появление нового предмета – обыденность, в то время как в пустыне это большое событие, особенно если объект несёт в себе некоторую опасность. Большая ящерица, змея, паук, даже птица над пустыней – происшествие. А если вам повстречается человек, то это настоящее потрясение, потому что не принять его, человека, за призрак невозможно, настолько пустыня умаляет человечность как таковую. Пустыня – это, в конце концов, великолепная смертоносность, говорящая нам недвусмысленно о том, куда стремится всё построенное и умышленное человеком, куда устремлён предел, после которого исчезают руины.