Исландия

Исидор был тридцатилетним человеком, сыном хозяина, благодетеля Иосифа, чья жизнь ещё со времён пребывания в Сиэтле зависела от благорасположения Макса Нефта. Большую часть своей взрослости Исидор провёл на иждивении отца, ремеслу так и не обучился, вёл беспутный образ жизни и был в магазине в звании приказчика. Его ценили за родственность хозяину и терпели его нерадивость точно так же, как и внезапные порывы усердия. Однако был он заядлым яхтсменом, отдавая дань особенностям проживания в Лонг-Бич, в виду порта и океана. Отец несколько раз прогонял его, но потом опять брал в магазин, дорожа им как единственным сыном и тем ещё, что был Исидор действительно полезен иногда свойским глазом, необходимым в случае дела, к которому сам Макс Нефт остыл, потому что давно уже занимался недвижимостью и редко когда обращался к ювелирным делам, с которых когда-то начинал, а теперь ими пренебрегал и полагался на Иосифа целиком, но за счёт сына не полностью.

Яхта «Мирьям» отчалила в моросящем тумане. Череда пирсов, полоса города, тираннозавры портовых кранов, горы контейнеров, потом холмы и стоящие на рейде лайнеры – всё это, покачиваясь, уходило во мглу и вскоре совсем исчезло. Шумели, подгоняя друг друга, волны. Вскоре волнение разошлось шире, глубже, яхта стала поскрипывать и трещать. Преодоление волн состояло теперь в том, что судно не переваливало водную гору, а проваливалось в неё и с трудом поднималось из воды.

– Штормит! – хмуро сказал стоявший у штурвала Исидор. – Не успели отойти, как в семь баллов развело.

Иосиф спустился в каюту, чтобы снова просмотреть бумаги по сделке. Но ничем заняться было невозможно – каюта внезапно толкалась, кидая его то в одну, то в другую сторону, так что пришлось лечь. К счастью, Иосифа не укачивало, и он лежал у стены и слушал, как волны, сотрясая яхту, ударяли в борт. Постепенно ему становилось не по себе. Странно было сознавать, что в сантиметре от лица несутся во мгле горы воды. В иллюминаторе мчалась тьма первобытного хаоса бескрайних водных пространств. Иосиф вслушивался в то, как «Мирьям» стонала и потрескивала. Скрылся давно один берег, другой никак не мог появиться, он таился ещё страшно далеко в плотном, охватившем полмира, завывающем мраке. Качка усиливалась. Яхта ложилась то на один, то на другой борт. Исидор мужественно держался за штурвал, обливаемый потоками воды. В какой-то момент он спустился к Иосифу.

– Делать нечего, я сворачиваю парус! – прокричал Исидор. – Волна валит через палубу. Оторвало шлюпку. Дело идёт к десяти баллам. Ляжем в дрейф, куда-нибудь да оттянет.

Снаружи оглушительно била и шипела волна и осатанело свистели снасти. Было слышно, как у порога каюты плескалась нахлеставшая с палубы вода. Так прошёл день, пришла в гуле урагана ночь. Но шторм не стихал, и казалось, не стихнет до последнего дня этого мира. На третий день наступило оцепенение. Исидор лежал с бутылкой Macallan на груди и временами, когда просыпался, отхлёбывал из неё. На четвёртую ночь Иосиф лежал с закрытыми глазами и считал размахи яхты. Иногда они делались слабее, и тогда он торопливо садился на койке и закуривал. Но затишье длилось недолго, и скоро каюта взлетала и косо падала в пропасть. А потом страшно медленно, останавливаясь и как бы раздумывая, не вернуться ли ей обратно, за потным иллюминатором начала наливаться лиловая заря. Свист снастей дошёл до визга.

И тогда Иосиф решил выглянуть на палубу. Только он нажал плечом на дверь, как струей воздуха его вышвырнуло наружу. Он схватился за ванты и увидел зрелище исполинского, небывалого шторма. Оно наполнило его отчаянием и красотой. Иосиф стоял перед штормом лицом к лицу, а он гремел, нёс стальные валы, рушил их в бездны, швырял в небо струи брызг и пара, накатывался холмами. Корма «Мирьям» то взлетала, то уходила в воду. Волны вздымались и неслись от горизонта до горизонта. Они гнали перед собой буруны и открывали в провалах движение водных громад. Между валами вырывались из воды струи пара. Исполинская стена разъярённого океана катилась с космическим гулом во весь разворот горизонта. Иосиф поспешил нырнуть обратно в каюту. «Мирьям» треснула, понеслась вверх по срезу водяной горы, потом остановилась и ушла под воду. «Конец!» – подумал Иосиф и сумел упасть на койку.