Исландия

Сон его был глубок, как бездонный колодец, полный звёзд, и где-то в боковом зрении ворочались нездешние солнца; он проваливался всё глубже и глубже, и качка постепенно затихала, стала убаюкивающей, так что сон поглотил его безвозвратно, а просыпаться пришлось подобно тому, как путь совершается на вершину, через облака, и наконец открылось светило, яркий свет пронизал его полностью, как каплю смолы, и только тогда он нашёл в себе силы очнуться. Пошатываясь, хватаясь за стенки каюты, Иосиф выбрался на палубу. Вокруг, насколько хватало ослеплённой его силы, царил штиль. Невдалеке высилась громада лайнера цвета яичного белка. На его носу Иосиф прочитал название – Iceland. «Исландия» приблизилась на малом ходу к яхте, и Исидор, оказавшийся тут же на палубе, видимо проснувшийся незадолго до Иосифа, сумел забросить швартовые концы на поручни лесенки, вскарабкивавшейся на нижнюю палубу. Так совершилось спасение.

Первые дни они и помыслить не могли о том, где находятся, настолько велики были усталость и радость. Постепенно Иосиф оказался наедине с кораблем. Всеми силами сумев кое-как сосредоточиться, он бродил по палубам и что-то искал, потом понял, что – каюту капитана, но никак не мог её найти. Сам по себе корабль был плавучим памятником моды современной эпохи ар-нуво. Он был полон тусклых медных зеркал, в которых буквально увязало всё, что в них попадало. В то утро, когда от мостков пропала «Мирьям», Иосиф проснулся оттого, что вдруг заработала где-то в недрах «Исландии» турбина, и когда вышел на палубу, то обнаружил лайнер идущим на полном ходу. Стало понятно, что они отчалили из бескрайности в бескрайность, когда спустя несколько часов мотор затих и палубы наполнились огромным молчанием. В этот момент Иосиф двигался по коридору и впервые увидел члена экипажа – шедшего ему навстречу матроса. С зажмуренными, как будто от боли яркого света, глазами тот нашаривал путь свой по стенке. Он прошёл мимо, не заметив его присутствия. Этой встрече со слепым матросом Иосиф поначалу не придал никакого значения и вскоре забыл о ней, снова погрузившись в странное состояние наваждения, какое уже однажды случалось с ним в детстве, когда он стал выздоравливать после тяжёлой болезни, выразившейся в том, что он пролежал несколько дней в лихорадочном бреду, а когда пришёл в сознание, ещё долго не понимал, кто мать, кто отец, где все те близкие люди, олицетворявшие когда-то для него то удовлетворительное естество движений мира, которое впоследствии стало пониматься им как жизнь. Тогда, после болезни, ему, как и сейчас, заново пришлось обучаться чувствам.

На первый взгляд лайнер был пуст, как сон, в котором героя сновидения наказали тем, что он остался один-одинёшенек на свете. Можно было представить, что корабль оказался покинут пассажирами на какой-то высокой ноте путешествия, после извержения сигнала о бедствии, например, однако судно находилось в хорошей готовности, во всяком случае, там или здесь по буфетам можно было полакомиться выпивкой и табаком, оставленными консервированными продуктами или мясом, которым были набиты холодильные камеры: в них Иосиф боялся заходить один и всякий раз звал с собой Исидора, чтобы тот постоял на пороге, проследил за тем, чтобы дверь не захлопнулась и он не оказался один на один с лесом висящих огромных кусков мяса какого-то непонятного животного. Исидор исполнял эту просьбу Иосифа неохотно по той причине, что теперь всегда был навеселе, и, переходя от одного бара к другому, перебираясь с палубы на палубу, вечно нельзя было его отыскать, занимало это, по крайней мере, массу времени и усилий, так что добыть себе бифштекс было нелегко, но не питаться же одними ликёрами и консервированными фруктами, которых в каждом баре имелось в изобилии. Идея спасения Исидора не интересовала, ему, по всей видимости, казалось, что он уже спасен и ничегошеньки в жизни больше не надо, кроме обретённого времяпрепровождения и киноэкрана, на который проецировалось откуда-то из недр корабля старое кино, – вот чему он внимал иногда из-под прикрытых век.