Испанка. История самой смертоносной пандемии

Откуда мы знаем, что открыли истину? Находясь на передовой исследования, мы не можем этого знать, мы можем только перебирать варианты.

Томас Гексли советовал: «Разумеется, есть время слушать чужие наставления, но есть время и выбирать свой путь, невзирая на опасности»[516].

Томас Риверс, молодой ученый из «Хопкинса», был членом армейской комиссии по пневмонии. Позднее — всего через несколько лет — он обнаружит разницу между бактериями и вирусами, станет одним из самых авторитетных в мире вирусологов и сменит Коула на посту главы госпиталя Рокфеллеровского института. Объясняя, как трудно определить, верны ли выводы, он привел в пример двух своих коллег из Рокфеллеровского института — Альберта Сейбина и Питера Олицки, которые «доказали, что вирус полиомиелита растет только в нервной ткани». По словам Риверса, «это была изящная работа, абсолютно убедительная. Все в нее поверили»[517].

Да, поверили все, за исключением Джона Эндерса. Сейбин и Олицки так долго возились с вирусом в лаборатории, что он успел мутировать. Этот вирус-мутант действительно рос только в нервной ткани. Эндерс получил Нобелевскую премию за выращивание вируса полиомиелита на других тканях: именно его открытия в итоге привели к созданию вакцины от полиомиелита. Та досадная ошибка едва не погубила карьеру Сейбина, но он продолжал упорно работать и в конце концов создал лучшую вакцину от полиомиелита. Олицки тоже немало преуспел в науке. Но если бы Эндерс с его интуицией оказался неправ, то его собственная карьера могла бы пойти прахом.

Рихард Пфайффер настаивал, что открыл возбудителя гриппа, его этиологическую причину. Пфайффер обладал огромным авторитетом — всего на полголовы ниже Пастера, Коха и Эрлиха. Конечно, его репутацию было не сравнить с репутацией любого довоенного американского ученого. Кто бы бросил ему вызов?

Репутация придавала его открытию огромный вес. Во всем мире многие ученые признавали его правоту, верили в нее. Некоторые принимали это утверждение за аксиому: без Bacillus influenzae гриппом заболеть невозможно. «Мы не обнаружили ни одной палочки гриппа», — писал один европейский ученый. Следовательно, заключил он, «это не грипп»[518].

Глава двадцать третья

Лаборатории всего мира занялись гриппом. Ученик Пастера Эмиль Ру, опередивший своих германских конкурентов в создании дифтерийного антитоксина, руководил работами в Пастеровском институте. В лаборатории Алмрота Райта при госпитале Британских экспедиционных сил практически все сотрудники работали над этой темой, включая и Александра Флеминга, который впоследствии испытывал открытый им пенициллин как раз на бацилле Пфайффера. Везде — в Германии, Италии и даже в раздираемой революцией России — ученые в отчаянии искали решение.

Однако к осени 1918 г. лаборатории уже не могли работать в полную силу. Объем исследований был сокращен, ученые сосредоточились на разработке отравляющих веществ и защиты от них, на профилактике раневых инфекций, на борьбе с заболеваниями, подрывавшими боеспособность войск, — например, с окопной лихорадкой (эта инфекционная болезнь напоминала сыпной тиф, но была неопасной, хотя и выводила из строя больше войск, чем другие болезни). Лабораторные животные были недоступны — армия испытывала на них отравляющие вещества. К тому же в армию призывали лаборантов и молодых ученых.

Пострадали лаборатории и Европы, и Соединенных Штатов, но европейские лаборатории — намного сильнее: в Европе буквально все было в дефиците, не хватало не только людей, но и угля на отопление, средств на чашки Петри… Хотя бы в этом Америка не испытывала недостатка. И если Соединенные Штаты пока еще отставали от Европы по числу ученых, то по качеству исследований американцы уже давно нагнали европейцев. Рокфеллеровский институт уже, пожалуй, стал лучшим научно-исследовательским учреждением в мире: из горстки его сотрудников один уже получил Нобелевскую премию, а еще двоим это было суждено в скором будущем. В самой важной отрасли исследований, в изучении пневмонии, Рокфеллеровский институт обогнал все другие научные учреждения мира. А ведь в Соединенных Штатах были и другие институты, где работали специалисты мирового уровня.

Дело в том, что ученые, которые изо всех сил старались изменить ситуацию в американской науке (Уэлч, Виктор Воган из Мичиганского университета, Чарльз Элиот из Гарварда, Уильям Пеппер из Пенсильванского университета и горстка их коллег), преуспели на этом поприще. Они до неузнаваемости преобразили американскую медицинскую науку. Да, это преображение произошло не так давно, да, американская наука не так давно поравнялась с европейской высотой, но на стороне Америки было преимущество — свежая жизненная сила. Да и сама страна была не так истощена, как Европа. По правде говоря, Америка вообще не была истощена.