Испанка. История самой смертоносной пандемии

Но теперь, в разгар смертоносной эпидемии, на Эвери навалилось все на свете (да и Уэлч продолжал давить), и привычка к размышлениям и тщательной подготовке отошла на второй план. А на первый вышло то, что Эвери не любил всей душой: броуновское движение — беспорядочное движение частиц в жидкости или газе. Другие ненавидели грипп за смерть, которую он нес. Эвери тоже, но еще больше он ненавидел грипп за насилие над его личностью, за посягательство на его достоинство. Он знал, что не поддастся этому натиску.

Когда Эвери ставил опыт, то, по словам одного из его коллег, «его поведение напоминало поведение охотника, ищущего добычу», потому что «для охотника все составляющие окружающей природы — камни, растения, небо — насыщены информацией и смыслом, которые помогают ему сродниться с миром добычи»[572]. Эвери отличался поистине охотничьим терпением. Он был способен провести в ожидании час, день, неделю, месяц, все лето или всю зиму. Если добыча была крупной, он мог подкарауливать ее годами. Но он не просто подстерегал своего «зверя»: он не терял даром ни единого часа, он строил планы, он наблюдал, он учился. Он изучал возможные пути отхода добычи и перекрывал их, он находил более удачные точки наблюдения, он опутывал веревкой участки, через которые должна была пробежать добыча, а потом, когда зверь появлялся, затягивал петлю все туже и туже. Эвери умел расставлять ловушки: он изучал поведение пневмококков, вживляя их под кожу: да, иммунная система могла легко подавить их размножение, но зато у него была возможность экспериментировать с бактерией не в лабораторной пробирке. Он говорил: «Всякий раз, когда падаешь, старайся что-нибудь подобрать, вставая». И еще: «Разочарование — это мой хлеб насущный. Я питаюсь разочарованием»[573].

Он не суетился. Да, на него, как и на всех, чудовищно давили, но сам он никуда не спешил. В Рокфеллеровском институте он был не единственным, кто сосредоточил все свои усилия на гриппе. Марта Вольштейн, которая за несколько лет до того вместе с Флекснером безуспешно пыталась создать сыворотку против бациллы Пфайффера, занималась поиском антител в крови больных, перенесших грипп. Доше активно изучал поражения глотки и гортани. Многие другие тоже работали с гриппом. Но особого прогресса не было. Руфус Коул докладывал Горгасу в середине октября: «Мы вынуждены заниматься заболевшими гриппом сотрудниками госпиталя и института — эти больные заняли все свободные места». На лечение больных уходило много времени, и Коул признавал: «Едва ли мы сможем существенно углубить наши знания об этой болезни»[574].

Давлению подвергались все. Юджин Опи, еще один выпускник «Хопкинса», теперь лейтенант-полковник, входил в состав в армейской комиссии по пневмонии и был в Кэмп-Пайк в Арканзасе, когда разразилась эпидемия. Он отправился в этот лагерь, потому что во время эпидемии кори именно там отмечалась более высокая заболеваемость пневмонией, чем во всех других армейских лагерях[575]. Теперь, конечно, его приказы касались исключительно гриппа. Фредерик Расселл от лица Горгаса требовал «ежедневных… рапортов о данных с их интерпретацией»[576]. Рапорты следовало представлять ежедневно. Горгас требовал незамедлительно сообщать ему о малейшем намеке на прогресс — для дальнейшего распространения этой информации между остальными исследователями. Экспериментального материала у Опи хватало. В Кэмп-Пайк были расквартированы 60 тысяч солдат. На пике эпидемии 13 тысяч из них лежали в госпитале — одновременно[577].

Исследователи изо всех сил старались найти хоть что-нибудь — неважно что — способное сдержать эту лавину. Поиски были тщетны, но вакцин и сывороток — в Филадельфии по методу Льюиса, в Нью-Йорке по методу Парка, в Чикаго по методу клиники Мэйо — было произведено достаточно: хватило бы сотням тысяч, а возможно, и миллионам пациентов. Из Бостона в Сан-Франциско — через всю страну — была доставлена огромная партия вакцины, о которой трубила вся пресса. 3 октября ведомство Горгаса в Вашингтоне предложило всему личному составу штабов антипневмококковую вакцину[578], на которую возлагали большие надежды Коул и Эвери, — ту самую вакцину, которую испытали (причем успешно) еще весной в Кэмп-Аптон.