Испанка. История самой смертоносной пандемии

Льюис уже продемонстрировал некоторые качества, свойственные тому же Уэлчу. Возможно, они были схожи и во многом другом. Возможно, ему не хватало того же, чего и Уэлчу: творческих и организационных способностей для того, чтобы непосредственно руководить крупными лабораторными исследованиями.

Через два дня после разговора со Смитом Флекснер встретился с Льюисом. Он был прям и откровенен — но уверил Льюиса, что, несмотря на прямоту, у него «самые добрые намерения»[989]. Перспектива стать полноправным членом института выглядела совершенно призрачной. В последние пять лет исследования были абсолютно «бесплодными». Если в течение следующего года не будет получен хоть один солидный результат, предупредил Флекснер, то Льюиса лишат даже статуса временного «сотрудника». Ему было под 50, и Флекснер заявил: «Вероятность, что у вас появятся более плодотворные идеи, мала». Он также посетовал, что Льюис действовал недостаточно «энергично и решительно». Он не борец. А далее последовал самый болезненный удар. Флекснер сказал, что Льюис «вообще не исследователь по натуре»[990].

Флекснер посоветовал (хотя правильнее будет «приказал») Льюису принять предложение Университета Айовы. Это было чрезвычайно выгодное и почетное предложение: зарплата 10 тысяч долларов в год — в два с лишним раза больше зарплаты врача[991] — и полная свобода во всем, что касается организации отдела. Флекснер заверил Льюиса, что по-прежнему считает его одаренным человеком. Очень одаренным. Он еще внесет свой вклад в науку, говорил Флекснер, большой и важный вклад. В Айове он сможет стать влиятельной фигурой, внушить окружающим уважение и снова обрести счастье.

Льюис внимательно слушал и молчал. Он не возражал и не спорил. Он был почти безучастен, но тверд. Внутри он заледенел. Потом он ответил по всем пунктам. В том, что касается Айовы, вопрос решен окончательно. Он отклоняет предложение. Его интересует только лаборатория. Он надеется в будущем году заработать продление договора.

Этот разговор чрезвычайно расстроил Флекснера — расстроил и разозлил. «Я давил на него как мог, но безрезультатно, — писал он Смиту. — Я думаю, что наши обязательства перед Льюисом выполнены, и если не произойдет серьезных изменений, то следующей весной мы просто обязаны действовать решительно. Он стал для меня настоящим разочарованием… Я не сомневаюсь, что он рискует, но уверен и в том, что он понимает и принимает этот риск»[992].

За несколько месяцев до жесткого разговора Флекснера с Льюисом Хидэё Ногути, японский бактериолог, приехал в Гану исследовать желтую лихорадку. Можно сказать, что Ногути был для Флекснера роднее домашнего питомца. Познакомились они почти за 30 лет до описываемых событий, когда Флекснер, работавший в то время в Пенсильванском университете, читал лекцию в Токио. Ногути без приглашения последовал за ним в Филадельфию, постучался к нему в дом и выразил желание у него работать. Флекснер нашел для него место, а потом взял в Рокфеллеровский институт. Там Ногути приобрел международную известность, хотя и несколько противоречивую.

Под руководством Флекснера он занимался настоящей наукой. Так, он выделил — и назвал — нейротоксин из яда кобры. Он сообщал и о своих самостоятельных успехах — еще более крупных. Например, он утверждал, что научился выращивать вирусы полиомиелита и бешенства. (При существовавших тогда методах это было невозможно.) Риверс, также работавший в Рокфеллеровском институте и первым показавший, что вирусы — паразиты живых клеток, усомнился в его словах. Ногути ответил, что для человека науки привычка во всем сомневаться и все перепроверять — это как шрамы, которые никогда не сойдут. Позднее Риверс случайно обнаружил серьезную ошибку в своей работе и признался Ногути, что планирует отозвать статью. Ногути возразил, что если эту ошибку и обнаружат, то от силы лет через 15. Риверс пришел в ужас и позже заметил: «По-моему, Ногути просто бесчестный человек»[993].

Впрочем, самое громкое заявление Ногути было связано с желтой лихорадкой: он утверждал, будто смог выделить патоген, вызывающий заболевание. По его словам, это была спирохета, спиралевидная бактерия. За много лет до этого Уолтер Рид доказал, что причиной желтой лихорадки является фильтрующийся вирус. Рид уже давно был в могиле, но другие ученые обрушились на Ногути с критикой. В ответ на одну из нападок Ногути написал Флекснеру: «Возражения безосновательны… Я не уверен, что эти люди… действительно заинтересованы в научной дискуссии»[994].

У Ногути не было недостатка в мужестве. Он отправился в Гану, чтобы доказать свою правоту.

В мае 1928 г. он умер там от желтой лихорадки.

Это случилось за месяц до разговора Флекснера с Льюисом. Смерть Ногути всколыхнула весь мир, известие о ней появилось на первых полосах газет, статьи о Ногути напечатали все нью-йоркские издания. Ногути провожали как викинга: пылающий костер славы сжег все вопросы о качестве его научных исследований.