Испанка. История самой смертоносной пандемии

Помимо эпидемиологического надзора, серьезные средства вкладываются в более совершенные и быстрые технологии производства вакцин. По сей день — и уже более 70 лет — вирусы гриппа культивируют в яйцах (куриных эмбрионах), собирают, убивают, производя небольшое количество аттенуированной, то есть ослабленной, живой вирусной вакцины, и очищают. Но производство на основе куриных эмбрионов ведется медленно, и вирус адаптируется к зародышам — еще одна причина, почему такой вирус будет не слишком эффективно заражать человека. Однако после пандемии 2009 г. начался переход к новым технологиям. Их две: одна из них предусматривает выращивание вирусов в клетках млекопитающих, вторая основана на методах рекомбинантной молекулярной биологии: антиген гемагглютинина вводят в совершенно чуждый вирус, затем выращивают этот вирус в клетках насекомых и собирают гемагглютинин.

Однако даже при самом благоприятном развитии событий, даже при опоре на новые технологии все равно потребуются месяцы и месяцы, чтобы произвести вакцину в больших количествах. Кроме того, большая часть вакцин, поставляемых в США, производится за границей, и в случае смертельно опасной пандемии возникает вопрос, не запретят ли власти иностранных государств экспорт вакцин до тех пор, пока не обеспечат ими собственное население.

Некоторые противовирусные препараты, такие как осельтамивир и занамивир, все чаще используют для облегчения тяжести течения болезни; кроме того, если их принимать профилактически, они способны снизить риск заражения — но только во время приема. Но все же у них ограниченная эффективность, а вирусы вырабатывают резистентность к этим препаратам.

Таким образом, современная фармакология — отнюдь не универсальное решение проблемы пандемии.

Что еще можно сделать? Как уже говорилось, в последнее время власти многих стран разрабатывают так называемые нефармацевтические меры, то есть способы смягчения последствий пандемии при помощи мер общественного здравоохранения.

На этот вопрос нет простого ответа. Вирус передается по воздуху, поэтому его можно вдохнуть (и это, похоже, основной способ передачи заболевания), но он способен выживать и на поверхностях — скажем, дверной ручке или пивной банке — по меньшей мере в течение нескольких часов, а то и дней, в зависимости от температуры и влажности воздуха. Таким образом, если открыть дверь, а затем прикрыть рот при зевании, то можно заболеть. Единственный способ избежать заражения — полностью изолироваться от общества на шесть — десять недель: ни с кем не общаться, не принимать курьеров, не выходить на улицу и так далее.

Это неосуществимо — так же, как невозможно, за редчайшим исключением и в чрезвычайных обстоятельствах, полностью изолировать населенный пункт. (В 1918 г. это получилось у нескольких островов и поселений, но в наши дни количество успешных попыток было бы еще меньше.)

Таким образом, польза нефармацевтических мер — с подачи властей или по инициативе самих граждан — тоже представляется ограниченной. Но даже если те или иные меры приносят ограниченную пользу, они должны быть последовательными. Основываясь на исследованиях того, что делали города США в 1918 г., специалисты по моделированию пришли к выводу: если «наслаивать» такие меры — как правило, разного рода «социальное дистанцирование», — это позволит хотя бы растянуть время вспышки гриппа в населенном пункте, что облегчит нагрузку на местное здравоохранение. Исторические данные, использованные в некоторых моделях, были ошибочными, а при оценке таких действий 1918 г., как закрытие школ, ни одна модель не учитывала, что в городах, попавших под волну, у населения, скорее всего, уже сформировался некоторый иммунитет и это могло повлиять на результаты.

Однако все эти нефармацевтические меры — не единственные доступные инструменты. Есть еще одна вещь — карантин, хотя он и бесполезен. Нет, при ряде заболеваний карантин имеет смысл, и теоретически в определенных условиях от него могла бы быть польза и при гриппе — но только теоретически. О его бесполезности свидетельствует исследование обстановки в армейских лагерях в 1918 г. У армии имелись данные о 120 тренировочных лагерях — в 99 был введен карантин, а в остальных нет[1019]. Однако между первой и второй группой не было разницы в смертности — не было даже разницы между длительностью самих вспышек. Впрочем, не все так просто: ученый-эпидемиолог, проводивший это исследование, обратил внимание не только на общие цифры, но и на детали, и обнаружил, что из 99 лагерей, которые прибегли к карантинным мерам, чуть больше десяти ввели по-настоящему жесткий карантин. Только он и оказался полезным. Но если в подавляющем большинстве армейских лагерей, да еще и в военное время, так и не смогли обеспечить достаточно строгий (и, следовательно, эффективный) карантин, то о чем можно говорить в случае с гражданским населением в мирное время?