Испанская дочь

– Присаживайся, – молвила Каталина.

Я села на краешек кресла-качалки, которое мне показалось очень знакомым – возможно, раньше оно стояло в комнате у Каталины. Прежняя Пури точно знала бы, что в такую минуту сказать, как вовлечь Каталину в беседу и разрядить тяжелый для обеих дискомфорт. Но, пробыв пару недель в обличье Кристобаля, я научилась ценить молчание. Я сделалась гораздо более склонной к созерцательности и самоанализу.

– Ты очень хорошо выглядишь, – произнесла Каталина. – Совсем как другой человек.

– И тебе очень к лицу розовый, – ответила я.

– Спасибо.

Я скрестила лодыжки и сцепила руки на коленях. Кто-то вошел в дверь, и Каталина беспокойно встала.

– Я дома! – донесся из передней голос Анхелики.

Каталина в панике уставилась на меня, явно не зная, что делать. Я осталась сидеть на своем месте хотя и ощутила, как резко застучал пульс.

– Я нашла себе чудеснейшую материю в Le Parisien, – прощебетала Анхелика, вплывая в гостиную в прелестном платье цвета мяты. Увидев меня, она едва не выронила сверток.

– Buenas tardes, Angélica[86], – поприветствовала я сестру.

Она распрямила плечи и вскинула подбородок.

– Что ты здесь делаешь?

В голове у меня внезапно сделалось пусто. И я ведь заранее заготовила речь. Я хорошенько продумала, что и как буду говорить. Но теперь это тщательно отрепетированное обращение словно исчезло напрочь с моих уст.

– Зашла в гости, – ответил за меня, вернувшись в комнату, Альберто.

За ним поспешала Росита с металлическим подносом, уставленным заварочным чайником и тремя фарфоровыми чашками. Когда она увидела меня и Анхелику в одних стенах, даже побледнела.

– Что еще она может тут делать? – заметно громче и с некоторым даже раздражением добавил Альберто.

– Ну, не знаю, – ответила Анхелика. – Может, ей надо еще денег.

– Ох, уймись уже, Анхелика. Разве мало ты нам уже доставила проблем? – Он повернулся к Росите: – Просто поставь, пожалуйста, на стол поднос и иди.

Голос у Альберто звучал уверенно и твердо как никогда. Той юношеской мягкой дружелюбности, что я наблюдала у него в кабаке, когда мы только познакомились, теперь как не бывало.

– Это я доставила проблемы?! – возмутилась Анхелика.

– А как еще назвать тот иск, что ты заставила нас подписать?

– Тебя никто не принуждал.

– Ты просто воспользовалась нашим уязвимым состоянием. Мы были сбиты с толку, обижены, сердиты.

Тут я, не выдержав, поднялась:

– Перестаньте, пожалуйста. Я пришла сюда не для того, чтобы ругаться. Я не хочу стать причиной новых ссор между вами. Точнее, между всеми нами.

– Тогда чего же ты хочешь? – вскинулась Анхелика. От напряжения у нее на лбу аж проступили тонкие жилки.

– Я пришла… чтоб помириться.

Все трое застыли в молчании.

– Я поступила нехорошо, что вас обманула. Мне следовало бы побороть свою трусость и открыто рассказать вам о том, что произошло со мной на корабле. Но я тогда была настолько зла, настолько полна ненависти и страха… – Я крепко сцепила ладони. – А потом, когда я с вами тесно познакомилась, я прониклась к вам симпатией. Гораздо позже я поняла, что ни один из вас не может быть виновен в том, что случилось с моим мужем. Ни один из вас даже в мыслях не имел причинить мне какое-то зло. Теперь я понимаю, какая большая несправедливость была совершена против вас… против всех нас. Отцу следовало бы поровну разделить между нами и деньги, и всю собственность. Ведь вы не виноваты, что он когда-то меня бросил. Теперь я хорошо понимаю, как оскорбило вас такое завещание.

– Легко говорить тебе теперь, когда ты, считай, все потеряла! – не преминула вставить Анхелика.

– Не только я все потеряла. Все мы потеряли. Но, знаете, потеря плантации какао – этой мечты, которая жила во мне столько лет, – на самом деле ничто в сравнении… – голос у меня дрогнул, – в сравнении с тем, что я потеряла семью.

Анхелика опустила глаза, тиская пальцами сверток.

– Я пойму, если вы больше не захотите меня видеть. – Избегая глядеть им в глаза, я пошарила рукой у себя в сумочке. – Я причинила вам много огорчения, сама того не желая. – Наконец я вытянула из внутреннего кармашка сумки ключ и положила на кофейный столик. – Вот вам ключ от асьенды. Можете поступить с ней так, как сочтете нужным. Я понимаю, что сейчас плантация ничего не стоит, но, может быть, однажды она может воскреснуть и начнет вновь приносить прибыль. – Я быстро смахнула с щек непрошеные слезы. – В любом случае несправедливо, если вы и дальше будете жить в этом крошечном домике.

Никто из них в ответ не произнес ни слова. Защелкнув сумочку, я торопливо вышла из их дома, питая опасения, что это, может быть, последний раз, когда я вижу брата и сестер.

Эпилог

г. Винсес, 1922 год