Испанская дочь

Я ни разу еще не задумывалась об этом. Анхелика была как будто вылитой копией отца, но Каталина внешне, видимо, больше унаследовала от своей матери: у нее была более темная, оливкового оттенка кожа и почти черные, мавританские глаза. Про меня же обычно все говорили, что я пошла в мать – высокую и ширококостную женщину.

– Кое в чем – да, – ответила я. – У нее были такие же черные волосы, как у вас, а нос – как у вашей сестры. А еще она была музыкальной натурой. Она очень любила zarzuelas.

– А она тоже играла на каких-нибудь инструментах, как мы с Анхеликой?

– Ее инструментом был голос.

Это можно было утверждать с большой натяжкой. Если бы о том спросили у Кристобаля или ла Кордобезы, они бы точно сказали, что сей инструмент сильно нуждается в настройке.

Каталина улыбнулась.

– Какой же вы счастливый человек, что женились на такой женщине, как она. Мне кажется, она была исключительной.

Я сделала глубокий вдох, понимая, что, стоит мне заговорить, и голос откажет. Молча поднялась на ноги.

– Я лучше пойду, – произнесла я наконец. – Мне тут не совсем прилично находиться.

– Да, конечно.

– Доброй вам ночи, донья Каталина. – И я поспешно вышла, не дав ей возможности ответить.

Слова сестры остро задели меня за живое. Нет, Кристобаль вовсе не был счастливчиком оттого, что со мной связался. Как раз наоборот. Это не я была погребена в глубинах океана. Мало того – мне самой не верилось, насколько я оказалась вероломной, что провела сегодня день с другим мужчиной. И, что еще хуже, провела его с удовольствием. Если есть где-то в небесных высях Бог – он непременно накажет меня за столь бессердечное предательство.

Глава 18

Каталина

Винсес, 1913 год

Мамины пальцы больно ухватили меня за ухо.

– Ты что, совсем ума лишилась, Каталина?!

От неожиданности и испуга я выронила из руки сигарету. Даже не знаю, что при этом пострадало больше: гордость или ухо? Мне было уже пятнадцать лет, а мать по-прежнему обращалась со мною как с ребенком.

– Подними сейчас же! – потребовала она, указывая на сигарету, которую я только что бросила на землю.

Я не могла поверить, что она нашла мое укромное местечко за широкой низкой кроной пало санто. Мать почти что никогда из дома-то не выходила! Как она смогла меня найти?

– Отпусти! – попыталась я вырваться, но она крепко держала меня за ухо.

– Я сказала: подними.

Неестественно извернувшись, я подняла с земли сигарету, после чего мать потащила меня, точно мешок с картошкой, к кухне.

– Как ты смеешь так меня позорить?! – ругалась она на ходу. – Ты не знаешь, какого все о тебе высокого мнения в округе? Что, если тебя с этим увидит кто-то из отцовских работников? Иль ты не знаешь, что в этом городе вести распространяются быстрее света! Да что с тобой такое?!

И правда – что со мной такое? Я понимала, что должна быть хорошей и правильной, но никак не могла удержаться, чтобы не грешить.

– Вечно с тобой все не так, как надо! – не унималась мать.

В последнее время отношения у нас вообще стали непростыми. Мать безостановочно читала мне нотации. То одно было не так, то другое. То, мол, бери пример со своего брата – смотри, как он поступил в духовную семинарию.

Для моей матушки – Глории Альварес де Лафон – одного ребенка отдать в услужение Господу было явно недостаточно. Она бы, вероятно, была полностью удовлетворена, если бы все трое посвятили свою жизнь этой богоугодной стезе. Однако Анхелика со своим сонмом воздыхателей определенно не оправдывала ее надежд, а потому мать сделала целью своей жизни наставить меня на правильный путь. Неважно, какой именно.

Достаточно вспомнить, как она исполнилась гордости, когда я сказала ей, что видела Святую Деву. Последовали долгие месяцы нескончаемых молитв, паломничества, неустанного внимания всего города и окрестностей. Всем хотелось меня повидать, из моих уст узнать о Святой Богородице. Ехали со всех уголков страны, чтобы услышать переданное через меня послание.

Но это было шесть лет назад, и моя мать уже, наверное, запамятовала, как болели у нас ноги от долгого стояния на коленях на холодном полу, когда мы молились с ней бок о бок. Или как она расчесывала мне волосы мелким-мелким гребнем, пока они не становились гладкими как шелк, а она тем временем в который раз переспрашивала меня о подробностях явления Девы. Ей же ведь приходилось потом пересказывать каждую деталь своим подругам по общине, поскольку священник местного прихода запретил мне делиться увиденным с кем-либо еще.

По-прежнему цепко держа за ухо, мать поволокла меня по кухне, где я изо всех сил старалась не биться о тумбы и стулья.

– Арманд! Арма-анд! – визгливо заорала она.

Но отца, слава богу, дома не было. Он еще ранним утром отправился к своему амбару. Я видела его из окна спальни, ставшей для меня узилищем.

Когда мы дошли до внутреннего дворика, мне удалось высвободить ухо, но мать тут же ухватила меня за локоть и потащила к молельной.