Испанская дочь

Трудно объяснить, что на меня нашло в этот момент. То ли этому способствовала сама моя поза, поскольку я опиралась спиной на руку матери, при этом сидя на согнутых коленях, то ли я вошла в некое состояние экстаза, как это потом назвала мама. Но в какой-то момент ноги у меня словно онемели, и началось сильное головокружение. Все, что было в ту минуту рядом со мной, быстро побежало по кругу: озабоченное лицо отца, мамины заплаканные глаза, облака над головой. Все это вращалось быстрее и быстрее, а голоса, читающие молитву, делались все отдаленнее и глуше, как будто доносились до меня из длинного туннеля. А потом внезапно все погрузилось во мрак.

Когда я пришла в себя, лежа лицом в траве в окружении родителей и священника, атмосфера вокруг изменилась. Люди глядели на меня с таким выражением, которое я восприняла как благоговейное почтение. Мать прижимала к моему носу платок с нашатырем.

– Убери ты эту гадость наконец, – говорил отец. – Ей необходимо продышаться.

Брат помог мне встать на ноги, и, как только я поднялась, толпа разошлась по сторонам, образовав для меня проход, словно я была какая-нибудь королева. Отец помог мне спуститься по тропе с холма, и пока я шла, люди то и дело касались моих рук и плеч. Одна женщина даже умудрилась отрезать мне прядь волос.

– От нее пахнет цветами, – возвестил кто-то.

Я поискала глазами в толпе Элизу, но не смогла ее найти.

Люди истово крестились, когда я проходила мимо, как будто я превратилась в божество. Я же чувствовала себя изнеможенной эмоционально и физически и с несказанным облегчением вернулась наконец обратно на асьенду. Отцу пришлось даже пригрозить карой тем, кто попытается проникнуть в его имение. Он уже предвидел подобный сценарий, а потому в воротах стояли с десяток его людей: одни с мачете наготове, другие – величественно восседая на конях.

Мама с дрожащими от переживаний руками спросила, не желаю ли я пообедать. Я отказалась. Единственное, чего мне хотелось, – это запереться у себя в комнате и проспать как можно дольше.

Оказавшись наконец в своей спальне, я испытала невыразимое чувство облегчения. Заперла дверь и направилась было к кровати.

– Привет, Каталина.

Я вскрикнула от неожиданности.

– Тш-ш-ш! Это я, Элиза.

Она материализовалась из-за занавески, по-прежнему одетая в голубой плащ.

– Что ты здесь делаешь? – Я словно окаменела от страха. – Мама не должна тебя здесь увидеть!

– Знаю, знаю! Я просто пришла попрощаться.

– Попрощаться?

– Да, мы уезжаем. Навсегда.

Я не очень поняла, что означает «мы». Я так мало о ней знала!

– Ты показала папе куклу?

Со всей этой суматохой, связанной с явлением Девы Марии, я напрочь позабыла о ее требовании по поводу куклы. Я могла бы, конечно, соврать ей – однако ложь заставляла меня потом мучительно переживать. А потому я помотала головой.

– Тогда мне придется забрать ее у тебя.

– Не забирай, пожалуйста! Обещаю, что покажу ее папе. Завтра же утром. Первое, что я сделаю, когда проснусь.

Элиза вздохнула.

– Это будет уже слишком поздно.

«Слишком поздно?! О чем это она?»

– Однажды ты это поймешь, – добавила она. – А теперь мне надо идти.

Она повернулась к окну и через мгновение скрылась в ночи. Это был последний раз, когда я ее видела.

* * *

Обещание свое я сдержала. На следующий же день я показала отцу куклу. И реакция его была вовсе не такой, какую я ожидала.

– Кто тебе ее дал?

– Одна девочка.

– А где она?

Лицо у него сделалось до отчаяния взволнованным, глаза расширились, а пальцы стиснули мне плечи так, будто он пытался выжать из меня ответ. Обыкновенно его ничто на свете не интересовало, кроме его драгоценного какао – его Pepa de Oro, – поэтому такая реакция меня сильно удивила.

– Не знаю, папа. Ты делаешь мне больно.

Он отпустил мои плечи.

– Она сказала, что уезжает навсегда, – сообщила я.

– А ты знаешь, где она тут останавливалась?

– Нет. – Я прибрала куклу, пока он у меня ее не отнял. – А кто она? И почему ей так хотелось, чтобы я показала эту куклу тебе?

– Потому что это я ей ее подарил. Еще когда она была маленькой.

– А почему?

Он хотел было что-то ответить, но передумал.

– Скажи!

– Хорошо, скажу – но если и ты мне тоже поведаешь правду. Это правда, что к тебе в спальню являлась Святая Дева?

Я стиснула пальцами набитый низ куклы. Мы разговаривали у отца в кабинете, где мне редко случалось бывать – нас, детей, обычно сюда не пускали. Отец сидел у себя за столом и до моего прихода что-то записывал в своей книжечке с кожаным переплетом.

Он погладил мне предплечье:

– Ну же, ma petite poupée[58], расскажи мне. Это будет наш с тобой секрет.

– А если я все расскажу, ты сможешь это прекратить?

– Что прекратить?

– Ну, паломничества, бесконечные молитвы.

– Обещаю. А теперь скажи: ты и вправду ее видела?

Я прикусила нижнюю губу, потом помотала головой. В папиных глазах мелькнул странный огонек. На мгновение мне показалось, что он сейчас меня ударит, но вместо этого отец от души расхохотался. Это был искренний басистый смех, которого я уже несколько лет не слыхала.