Испанская дочь

И снова я почувствовала в душе укол вины. Странное дело, но мне даже хотелось, чтобы виновницей трагедии оказалась Анхелика – это сильно облегчило бы во мне угрызения совести в связи с моим обманом. Но у меня пока что не было возможности узнать, честна она со мною или нет. Все, что я сознавала на данный момент, – это сильное желание поведать ей всю правду, которую она и так вскоре узнает. Ведь Мартин в любой момент мог проболтаться ей, кто я такая на самом деле.

– Я должен кое-что вам сообщить, – начала я.

– Что же?

Что-то в ее реакции меня остановило: то ли легкая складочка меж бровей, то ли внезапная резкость в голосе, то ли еле заметное движение коленей в сторону от меня – но что-то вдруг заставило меня передумать сказать то, что уже, считай, сидело на языке. Если я скажу ей правду – что тогда? Мне сразу вспомнилась веревка Франко у меня на горле, нацеленный на Кристобаля нож, ядовитая змея в моей постели. Нет, я никак не могу раскрыться, пока живу под этой крышей. Тем паче, что и для меня самой ничего пока не прояснилось.

– Вчера я получил извещение от панамских властей, что возникли некоторые сложности с оформлением свидетельства о смерти Пури и что прибытие документов на некоторое время задержится.

Анхелика не шевельнула ни мускулом.

– Мне бы вовсе не хотелось вам навязываться и дальше злоупотреблять вашей добротой. Так что, если для вас это будет удобнее, я могу подыскать квартиру в Винсесе.

– Разумеется, нет, дон Кристобаль, – горячо возразила Анхелика. – Вы нас ничуть не стесняете. Тем более что мы вообще вас редко тут видим.

Я поблагодарила сестру и совершенно искренне добавила:

– Я хотел бы отплатить вам за доброту небольшим знаком признательности. Чем-то таким, что, несомненно, пришлось бы моей Пури по душе.

* * *

Весь остаток дня я провела за приготовлением шоколада и трюфелей для моих сестер и Лорана. В точности как Мартин с Бачитой, сестры с благоговейным восторгом наблюдали за превращением какао-бобов в мельчайший порошок, а затем – в густую сладкую массу. Лоран так впечатлен, конечно, не был. Дескать, у себя на родине он пробовал шоколад и получше («Все дело тут, видимо, в ингредиентах. Во Франции они качественнее»). Но моих сестер эти оговорки не проняли – они даже не стали дожидаться, пока трюфели полностью остынут. Они были так зачарованы новым деликатесом, что ели шоколад, пока не заболели животы. Я даже забыла, что рядом с ними должна быть всегда настороже, и радостно смеялась, когда они облизывали каждый пальчик (куда только девался этикет!) и рты у них были все в шоколаде. Если бы отец привез меня сюда в более юном возрасте, я смогла бы вырасти рядом с этими замечательными девушками. Как одиноко мне было в маминой тихой квартире, вечно в окружении взрослых!

Когда сестры вволю насладились шоколадом, они удовлетворенно разошлись по спальням, а Лоран отправился в город играть с друзьями в Corazones – его «любимую карточную игру, куда более аристократичную, нежели Cuarenta».

После столь обильного поедания и выпивания шоколада я даже не сомневалась, что не увижу своих сестер, по крайней мере, до утра. Так что мне представлялся, быть может, единственный шанс выведать, что же такое лежит в том пресловутом ящике в отцовском кабинете.

Когда в доме стало совсем тихо, я бесшумно спустилась по лестнице со свечой в руке и проникла в кабинет. Подергала ящик, но он по-прежнему был заперт. Я пошарила под столом, проверила половицы и книжные полки, однако нигде не оказалось никакого ключа.

Приуныв, я опустилась в отцовское кожаное кресло. Единственное, что мне оставалось, – это уболтать Мартина, чтобы он отбросил свою таинственность и просто рассказал мне, что там, внутри ящика. Сцепив руки за головой, я расправила спину. Как же я устала носить постоянно этот чертов корсет, сжимающий мне грудь!

На стене напротив висела картина маслом с тремя ветряными мельницами на холме. На заднем плане простиралось пшеничное поле, а за ним тянулись вдаль ряды оливковых деревьев. Это была Ла Манча – край Дон Кихота, – местность, которую я проезжала множество раз по пути в Толедо. Забавно, что у моей матери имелась точно такая же картина. Похоже было, что обе написал один и тот же художник. Должно быть, это полотно отец привез с собою из Испании.

И вдруг я вспомнила…

Я мигом подскочила с кресла.

Мама обычно прятала ключ от сундука за такой же самой картиной. Вешала его на крюк, что держала раму.

Я сняла картину с крюка…

Ключ был на месте!

Неожиданно у меня к горлу подкатил тугой комок. У моих родителей, оказывается, было куда больше общего, нежели мне казалось. Интересно, как часто вспоминали они друг о друге, насколько тосковали по обществу друг друга, как много у них оставалось общих привычек и «пунктиков»?

Схватив с крюка ключ, я попыталась вставить его в замок ящика. И он подошел! Но вот к чему я никак не была готова – так это обнаружить, что внутри.

Шахматы?!

Я вытянула из ящика массивную деревянную коробку, проверяя, нет ли чего под ней.

Ничего. Но такого просто не могло быть!