Испанская гитара

– Не лысый, но начинал лысеть, у нас в семье это рано, – ответил он охотно. – Отец в тридцать два уже с залысинами ходил, и я решил не дожидаться этой печальной участи. А несколько лет назад у меня была шевелюра, как у Купидона, вьющаяся. Я был похож на хиппи или рок-звезду. Можешь себе представить этот кошмар?

– Могу, – сказала Маша и тут же себе представила – темные вьющиеся волосы (щетина-то у него темная!), и в очках действительно рок-звезда, а без очков – хиппи. Она прищурилась. В очках, темные волосы собраны в хвост, и…

И тут она его узнала.

10

Человеку рождение не прибавляет заслуг и не отнимает их у него, ибо оно не зависит от его воли, но за свои поступки, как хорошие, так и дурные, он полностью отвечает сам.

Лопе де Вега

Павел понял это сразу – она дернулась, выпрямилась, вцепилась в перила, да так, что чуть не опрокинула бокал, и молча смотрела из-под своих модных очков. Санников тоже смотрел – с любопытством и непонятным облегчением.

После длинной паузы Маша сказала:

– Так это ты.

– Это я, – подтвердил Павел очевидный факт.

– Это ты несколько лет назад написал статью про генерала Пономарева, и это тебя потом обвинили в клевете. Я права?

– Ну да, – подтвердил он беззаботно.

– Так вот… что с тобой случилось дальше, – пробормотала Маша и оглядела его снизу доверху, словно оценивая, и Павел внезапно разозлился.

– А что, – спросил он, стиснув зубы, – в таком виде – опального журналюги – я тебя не устраиваю? Контракт разорван?

– При чем тут контракт? – Маша изумилась так искренне, что Павел даже испытал некоторое чувство вины. – Но почему ты мне не сказал? Ладно, остальным можно не трепаться, но мне почему?

– А смысл? – Санников пожал плечами и отвернулся. – Это в прошлом.

– Такие вещи не бывают в прошлом, – отчеканила Маша, и он внезапно посмотрел на нее с новым интересом. Она стояла, невысокая, ладненькая, в своих обтягивающих джинсиках и майке с какой-то смешной рожицей, и Павел словно увидел эту девушку заново – не такой, как в самолете, не такой, как пять минут назад. – То, что ты сделал… этим же можно гордиться! Да я тогда читала твою статью и восхищалась, и не верила, что кто-то решился… вот так! Это же и есть настоящая журналистика, но большинство из нас не имеют ни таланта, ни смелости так сделать, и я в том числе!

– Маш, – сказал он мягко, – ты сейчас говоришь, а я словно себя слышу, тогдашнего. Я вот такой же был идеалист.

– Ты хочешь сказать – дурак? – уточнила она. – И что я – дура, если так думаю. И пускай. Только я тогда решила, что если бы так могла, точно бы сделала. Я иногда встречаю подобные статьи, но… я училась в институте, и это был такой день, когда я твою прочла… отец незадолго до этого умер. И я… – она запнулась и махнула рукой. – Да ну, какая тебе разница. Ты просто… не понимаешь.

– Да нет, – сказал Павел, – все я прекрасно понимаю.

Он действительно был таким.

Еще во время учебы Павел Санников знал, что хочет стать политическим или военным корреспондентом – и, пожалуй, все-таки военным. У него было много друзей, прошедших горячие точки, возвратившихся из Афганистана, из Чечни с пустотой вместо глаз и сердца, и Павлу казалось, что если кто-то правильно напишет про эту пустоту, может быть, это спасет кого-то другого. Он учился как одержимый, он заводил знакомства, он делал карьеру не ради карьеры, а ради результата, который она приносит – того выплеска острой, горькой правды, что заползает под веки и не дает тебе отвернуться. На последнем курсе университета Павел уже работал в крупном еженедельнике, который печатал его короткие заметки – пока еще короткие, пока еще не на первых страницах. Но лиха беда начало! Тогда же он влюбился в Ирину и женился на ней, она вила гнездо, приговаривая, что вышла за самого перспективного журналиста России, и смотрела на него большими влажными глазами, и Павел от этого взгляда млел.

Потом он впервые поехал в горячую точку. Это оказалось совсем не так, как на видео и страницах газет, не так, как на фото в Интернете. Никакие фотографии, никакие видеозаписи, никакие слова не могут передать то, что там происходит. Павлу сразу стало мучительно не хватать слов, потому что для некоторых вещей их просто не существует в языке. Как описать трупик ребенка, лежащий у дороги, по которой едет тяжелая техника? Бабку с козой, поносящую проходящих мимо солдат? И этих солдат – здоровенных молодых парней, в чью кожу въелся порох и которые по ночам пишут письма матерям и возлюбленным – а возлюбленные их уже не дождались?..

Это оказалось так просто и так громадно, что Павел некоторое время ходил с открытой душой, пытаясь вылезти, выплыть из захлестнувшего его вала настоящей войны, а потом напился с ребятами водки и взглянул на этот мир уже более привычным взором – настолько, чтобы суметь о нем написать.