Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Сохранение мавританских обычаев в Испании XVII века ярко демонстрирует, какие большие и сложные проблемы стояли перед испанским обществом, и дает основания предполагать, какому сильному напряжению оно подвергалось. Кастильское общество было обществом контрастов и парадоксов, на что не уставали указывать arbitristas. Контрасты царили повсюду: мавры и христиане, набожность и лицемерие, ревностное отправление веры и распущенность, огромное богатство и крайняя нищета. Здесь не было ни умеренности, ни чувства соразмерности. Труд Гонсалеса де Сельориго Memorial de la Politica Necessaria y Util Restauracion a la Republica de España представляет собой длинный текст с перечислением всех крайностей испанской жизни и парадоксов ее экономического и социального устройства. Для Гонсалеса величие и совершенство государства определялись не обширностью его владений, а «постоянным и гармоничным» соотношением между разными слоями его граждан. Согласно этому критерию Испания достигла вершины совершенства в 1492 году. После завершения царствования Фердинанда и Изабеллы ситуация «начала меняться к худшему, пока не пришла в современное со стояние», когда хуже уже некуда. Все соотношения оказались нарушены, и «наша страна стала экстремальным воплощением контраста богатства и бедности, которые никаким способом нельзя привести к разумному соответствию. У нас есть богатые бездельники или бедные люди, которые просят милостыню, но нет людей среднего достатка, которые, не будучи ни богатыми, ни бедными, не отступают от своих законных занятий и пользуются своими естественными правами».

Именно отсутствие «людей среднего достатка», на которое сетует Гонсалес де Сельориго, отличало Испанию Филиппа III от других современных ему обществ Западной Европы (и, наоборот, сближало его с такими восточноевропейскими обществами, как польское). Контраст между богатством и бедностью не был исключительно испанским феноменом. Возврат к миру в начале XVII века повсеместно возвестил о наступлении века роскоши, характеризовавшейся для европейских столиц чередой празднеств и маскарадов, щедрыми тратами на строительство, наряды и драгоценности, а также смягчением норм морали, превратившим дворы в символ всевозможных пороков в глазах приверженцев пуританства. Уникальность Испании состояла не столько в этом контрасте, сколько в отсутствии среднего класса – крепкой, респектабельной и трудолюбивой буржуазии, служившей мостом между двумя крайностями. По мнению Гонсалеса де Сельриго, в Испании эти люди совершили страшное предательство. Они позволили себе увлечься ложными ценностями общества, сбившегося с пути, общества «околдованного, живущего вне естественного порядка вещей». Презрение к коммерции и ручному труду, соблазн получать легкие деньги за счет вложений в censos и juros, всеобщая тяга к дворянским титулам и общественному престижу, – все это вкупе с бесчисленными практическими препятствиями, стоявшими на пути любого прибыльного экономического предприятия, убедило буржуа оставить неравную борьбу и связать свою судьбу с непродуктивным высшим слоем общества.

В отсутствие среднего класса, остававшегося верным своим собственным ценностям, Испания XVII века оказалась разделенной на две крайности: очень богатых и очень бедных. «В мире есть всего две семьи, – как говаривала бабушка Санчо Пансы, – те, кто имеет, и те, кто не имеет»; и критерий различия между ними в конечном счете лежал не в их ранге или социальном положении, а в том, есть ли у них еда. Действительно, еда создала свою собственную новую социальную классификацию: «Богатого называют уважаемым, потому что у него есть еда».

Богатый ел, и ел с избытком, поглощая свои гигантские блюда под прицелом тысяч голодных глаз. Остальное население голодало. Бесконечная забота о еде, характерная для всех испанских плутовских романов, – это всего лишь правдивое отражение всепоглощающей озабоченности основной массы населения, от обедневшего идальго, исподтишка сующего в карман крошки с королевского стола, до жулика, совершающего отчаянный набег на рыночные лавки. «Сегодняшний день не из тех, когда властвует голод, брат», – читаем в романе «Дон Кихот», но в действительности дни, когда голод был не властен, случались редко, и люди проводили долгие недели недоедания в мечтах о том, как наедятся вдоволь. И когда этот день наступал, они устраивали себе оргию еды, а потом забывали ее, как только голод возвращался.

Лучшей гарантией регулярного и сытного питания по традиции считалась служба in Iglesia, o mar, o casa real – в церкви, на море (в торговле) или на короля (при дворе или в армии). К XVII веку этот рефрен сократился до Iglesia, o casa real. Из всех жизненных путей кастильцы, как нечто само собой разумеющееся, старались выбирать церковь, двор и бюрократию, чтобы гарантировать себе заработок, который считали унизительным добывать другими, более низкими занятиями, одновременно и презираемыми, и плохо оплачиваемыми.