Испанские поэты XX века

Даже пробитая насквозь тишина
не перестает быть безмолвием,
канув в каменный рот безмолвной ночи.
Слышен только остывший говор мертвых.

Тишина.

Мостит дороги глубочайшей ватой,

кляп вставляет колесам, механизмам,
сдерживает говор голубя, моря,
лихорадит ночные сновиденья.

Тишина.

Поезд дождя из вспоротых артерий,

хрупкий поезд истекающих кровью,
поезд молчащий, болезненный, бледный
беззвучный поезд страданий и боли.

Тишина.

Поезд нарастающей бледности щек,

бледности, искажающей облик лиц,
стонущих голосов, сердец и земли, —
стонут — а-а-а! — раненые сердца.

Тишина.

Они лишаются рук, ног или глаз,

они теряют в поезде свою плоть,
они волочат за собой Млечный путь
недуга, горечи и телесных звезд.

Тишина.

Поезд осипший, ослабший, багровый;

умирает уголь, издыхает дым,
и по-матерински вздыхает поршень,
поезд растянутый, как уныние.

Тишина.

Как хотело бы это продолговатое лоно

залечь в туннеле, растянутся, плакать.
Но нету станции для остановки,
нет — кроме печали и лазарета.

Тишина.

Чтобы жить, достаточно части тела:

человек вмещается в куски плоти.
Мизинец или сочлененье крыла
могут заставить воспрянуть все тело.

Тишина.

Задержите вымирающий поезд,

который заплутался в дебрях ночи.
У лошади с ног спадают подковы,
вязнут копыта и вянет дыханье.

18 ИЮЛЯ 1936 — 18 ИЮЛЯ 1938 Перевод О. Савича

Не град, а кровь мои виски стегает.
Два года крови, как два наводненья,
и кровью злое солнце истекает,
и пуст балкон, и валятся строенья.

Тех благ, что кровь, никто не достигает.

Кровь для любви копила озаренья,
а мутит море, поезд настигает,
страшит быков, где львам внушала рвенье.

И время — кровь. Оно ворвалось в вены.

Часы, заря и ранят и карают,
гремят все виды крови, как гроза.

Ту кровь и смерть не сделает забвенной:

не меркнет страстный блеск — его вбирают
мои тысячелетние глаза.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ Перевод О. Савича

Нет, он не пуст, — окрашен
мой дом, мое созданье,
окрашен цветом горьких
несчастий и страданий.

Он вырвется из плача,

в котором встал когда-то
с пустым столом без крошки,
с разбитою кроватью.

В подушках поцелуи

распустятся цветами,

и простыня совьется

над нашими телами
густой ночной лианой
с пахучими венками.

И ненависти бурю

мое окно удержит.

И лапа разожмется.

Оставьте мне надежду.

Из книги «РОМАНСЕРО РАЗЛУК» (1939–1941)

«Чернота в зеницах…» Перевод Юнны Мориц

Чернота в зеницах.
Рассветала эра
на твоих ресницах
черного размера.

О, награда взгляда.

Эра гаснет, гаснет
на твоих ресницах
черных и ненастных.

* * *

«Поцелуй был такой глубины и силы…» Перевод Юнны Мориц