Испанский сон

– Ты хотела сказать «когда был царевичем», – ухмыльнулся отрок, – а потом подумала, почему «был»… ведь я и сейчас вроде как царевич…

Мария пристыженно молчала.

– Я понял твой вопрос, – сказал Игорь. – И правда, надо же нам когда-то об этом поговорить; чем дольше будем молчать, тем будет хуже. Почему не сейчас? Давай я отвечу тебе в манере князя Георгия, то есть когда задаешь ему один вопрос, а на самом деле за ним прячется что-то еще; так он будто слышит все эти вопросы и отвечает сразу на все. Мария, Мария… какого человека мы потеряли!

Мария нашла руку царевича своей рукою и прижалась к нему, ощущая, что в этот момент он главнее ее.

– Но что поделаешь, – с досадой сказал он. – Итак, отвечая на твой первый вопрос, скажу: да, все это время я был уверен, что это и есть моя настоящая жизнь. А знаешь когда я поверил в это? – Он оживился. – Сейчас я скажу тебе странное. Я поверил в это в тот самый момент, когда спросил тебя: «Может, ты знаешь?» А ты ответила, кривляясь: «Может, и знаю… Не все тебе меня удивлять».

– Ну, здесь ты подзагнул, – сказала Мария. – В тот самый момент! Да мне пришлось тебя чуть ли не упрашивать поехать со мной, заманивать подземельями.

– Это я делал вид, – сказал царевич. – Чтоб ты знала, я сам себя забоялся. Вот, подумал я, сейчас это откроется. А что откроется-то? Может, что-нибудь совсем неинтересное – нужно ли такое открывать? Может, лучше пусть так и останется тайной? Вот потому я и тянул с ответом, а чтоб ты не догадалась, прикинулся дурачком.

– Ах, Игорь! – сказала Мария. – Как мы с тобой похожи! Сколько раз в моей жизни мне приходилось прикидываться дурочкой!

– Знаю, – сказал он, – потому мы с тобой и друзья… Но давай я отвечу и на другие вопросы, чтоб потом не возвращаться к этому; раз мы с тобой говорим начистоту, признаюсь тебе; не уверен я, хватит ли мне духу признаться в этом назавтра. Здесь, в туннеле, просто все как-то помогает быть откровенными…

Да и слишком мы оба потрясены, подумала Мария. В такие минуты сердца человеческие рвутся навстречу друг другу; затем наступают дни, и сердца вновь отдаляются.

– Не знаю, как быть сейчас, – продолжал меж тем Игорь. – Считаться ли дальше царевичем, нет ли? Если это был сон, значит, нужно бы пробудиться; а если наоборот (как я и думал), значит, нужно опять засыпать. А вместе с тем – если уж до конца! – еще час назад я знал, что это – настоящее, а сейчас я точно уже не знаю; это могло бы быть еще одной жизнью, не такой, какой я жил до того, но все равно не такой, какая должна бы… ну, в общем, еще одним сном. Другим, но все-таки сном.

– Понимаю, – сказала Мария. – Меня иногда тоже посещают подобные мысли. Например, что нас ждет там, на другом конце этого пути? Я не знаю…

– Как? – удивился Игорь. – Разве не станция?

– Я не об этом говорю.

Игорь помолчал.

– Как ты думаешь, – спросил он, – где мы сейчас? я имею в виду, географически?

– Понятия не имею. А как думаешь ты?

– Думаю, подъезжаем к границе. Ты обратила внимание, что боковые ветки совсем прекратились?

– Может, мы мчимся настолько быстро, что просто не успеваем их замечать?

– Хм… А знаешь, я никогда не был за границей.

– Я тоже в твоем возрасте не была.

– Давай поспим.

– Давай…

Мария достала из мешков тепленький плед из козьей шерсти. Экипаж мчался по траектории, все более погружаясь в глубину удивленных недр. Двое обнялись, укрылись, прижались друг к другу как можно плотней – беззащитная парочка, полностью вверившаяся судьбе, уже не имеющая ничего материального против целого мира.

– Я догадался, каков предел нашей скорости, – сонно пробормотал Игорь в ухо Марии.

– Ну, каков?

– Тысяча сто километров с чем-то. Потому что тысяча двести – уже звуковой барьер; вряд ли мы пробьем его в этом туннеле.

– Хорошо. Спи.

– Выключи фару. Вдруг мы проспим до замедления… она помешает…

– Все. Спи же…

– Я уже сплю…

* * *

Из-за плотных штор и ковра, гасящего звуки, Вальд не услышал с улицы ничего особенного. Даже шум бегущей по коридорам толпы практически полностью был поглощен тяжелыми двойными дверями; поэтому когда они распахнулись и множество людей с ружьями наполнило кабинет, для него это было скорее неожиданностью.

– А вот, братцы, и самый главный капиталист, – сказал веселый молодой голос. – Ишь, сколько всего нахапал… типа статуй! типа картин!

– Сейчас, – заговорила толпа, – мы его…

– Сейчас мы ему по ебальничку…

– Судить революционным трибуналом!

– Картины не трожь, братва!.. Картины в музей.

– Стол не повреди… старинной работы…

Несколько рук, как щупальца разгневанного осьминога, протянулись к Вальду, цепко схватили его, вытащили из кресла и поволокли на выход. Толпа неохотно пропускала тащивших его. Несколько человек плюнули на него по пути, кое-кто пнул со средней злобой и силой.

Его выволокли через приемную в холл и дотащили до лифта. Послышался нежный вздох лифтового колокольчика. Двери из нержавеющей стали разошлись.