Испорченная кровь

Анка дышала тяжело, словно на грудь ей навалили камень; она не всхлипывала, только по щекам ее безостановочно катились слезы.

Вечером после работы Карел зашел к Гафнеру спросить, не знает ли тот, что с Пепой. Гафнер ничего не знал, но с необычной для него сердечностью уверил Карела, что постарается выяснить и сразу даст знать, как только что-нибудь узнает. Весть об исчезновении Пепы как-то странно потрясла этого холодного, сдержанного человека.

— Такой хороший парень, — повторял он, покачивая головой. — Такой хороший парень…

— Скажите, — спросил Карел, — могут ли врачи отличить свежий шрам от старого?

— Думаю, что могут, — ответил Гафнер. — А почему вы спрашиваете?

— Да так — я, видимо, допустил еще одну ошибку. Но ошибкой больше или меньше — теперь уже неважно. Я и так влип по уши.

И ушел.

Через два дня Гафнер передал ему, что в тот день, когда Пепа поехал в Тульн к Вильдермуту, тот был арестован, но судьба Пепы пока неизвестна. В полицейском управлении, куда отвезли Вильдермута, Пепы, во всяком случае, нет.

— Может быть, ему удалось скрыться, — вслух подумал Карел.

На осунувшемся и побледневшем лице Анки впервые после отъезда брата появилось подобие улыбки.

— Ты так думаешь? Серьезно? — сказала она, чуть ли не молитвенно протягивая руки к Карелу. — Дай честное слово, что ты так думаешь!

— Честное слово! Он не такой дурак, чтобы лезть в руки полицейских, которые пришли за Вильдермутом.

Однажды вечером, — о Пепе уже восемь дней не было ни слуху ни духу, — в домик у Артиллерийских казарм постучалась какая-то незнакомая девчушка лет семи, спросила, тут ли живут Пецольды, и когда Карел подтвердил это, подала ему письмо в конверте без марки и адреса.

— Это вам, — сказала она. — Только осторожней, это тайна.

— А ты чья, девочка? — спросил Карел.

— Не ваше дело, — отрезала девчонка и убежала в темноту.

В конверте было письмо от Пепы.

«Дорогая Анка, дорогой Карел, — писал он. — Я сейчас в Париже и завтра еду в Америку. Когда я был у В., за ним пришли из полиции, у меня нашли «Ф.» и хотели меня тоже забрать, но я выскочил в окно, а сейчас я в Париже и завтра еду в Америку. Пока не буду на месте, вы ничего не предпринимайте, а как приеду, еще раз напишу, и вы приедете ко мне. Будем опять жить вместе, да получше, чем в Вене. В Вене-то ничего нас не ждет, кроме тюрьмы. Домик продайте, чтоб у нас были деньги на первое обзаведение. В Америке свобода и, говорят, много строят. Письмо сожгите. Ваш любящий П.».

— Да, Пепа не дурак, — прошептал Карел на ухо Анке, а она, обняв его руками, тихо плакала от облегчения и радости.

— Ведь мы поедем к нему, правда? — твердила она.

— Поедем, — сказал Карел. — А то здесь что за жизнь.

— И ты не будешь больше встревать в опасные дела, скажи, что не будешь! — упрашивала Анка.

— Не буду. Достаточно я уже сделал, увяз по уши, пора и скрыться.

Когда они ложились спать, он попросил Анку сварить ему утром пару яичек вкрутую, потому что он, Карел, едет в Будапешт.

Анка затрепетала.

— Ты же мне обещал не встревать больше в опасные дела! — воскликнула она.

— А это не опасно. Это совсем не то, что поездка Пепы к Вильдермуту, я ни к кому не еду, я еду просто так. А как вернусь — честное слово, не буду делать ничего опасного.

4

Нет нужды говорить, что Карел, конечно, отправился в Будапешт не «просто так»; да и Анка — о чем тоже нет надобности упоминать, — все равно ему не поверила. В другой, менее счастливой, половине империи Франца-Иосифа Венгрия считалась тогда обетованной землей свободы. У венских социал-демократов была в Будапеште подпольная типография, печатавшая революционные листовки; за ними посылали людей всегда только по одному разу, потому что, вопреки заверениям Карела, это было очень опасное задание.

Дело было налажено так, чтобы к тому, кто приезжал за листовками, они совсем не попадали в руки; для этого был необходим целый слаженно действующий, надежный аппарат.

Приехав на следующий день к вечеру в Будапешт, Карел, согласно инструкции, полученной в Вене, поднял воротник пальто и стал прохаживаться по перрону, словно ожидая кого-то. Смуглый незнакомец с багрово-красным румянцем, — первый участник опасной игры, — подошел к нему и спросил по-немецки, не господина ли Барша он ожидает. Это был пароль. Карел кивнул: да, он ждет господина Барша, Альфреда Барша. Это был отзыв.

Незнакомец сказал, что господин Барш извиняется, он не смог прийти на вокзал, но завтра, в четыре часа дня, он будет ждать гостя в трактире «Черная кошка» на улице Иозефа.

Они разошлись, и до самого вечера следующего дня Карел был свободен. Встреча эта нужна была лишь затем, чтобы товарищи в Будапеште точно знали, что курьер из Вены прибыл, и чтобы один из них — только один! — увидел его в лицо.

Имя Альфред Барш было выдуманное, название трактира «Черная кошка» подлинное. Там, в «Черной кошке», для Карела был приготовлен ночлег.