Испорченная кровь

Когда за ним захлопнулась дверь его прежней камеры и он снова оказался в одиночестве, со швейной машиной и грубым синим брючным полотном, у него сперва было такое чувство, будто он вернулся домой, излечившийся от долгой болезни. Желая убедиться, что выздоровление это не мнимое, он сейчас же взялся за подсчеты, над которыми бился так долго и мучительно, и сразу, без труда, решил задачу. День в одиночке, не считая трех первых месяцев, равен полутора дням обычного заключения, стало быть, три года одиночки равняются четырем годам и четырем с половиной месяцам. Столько Карел отсидел к тому моменту, когда его в 1887 году перевели в общую камеру. Сейчас 1890 год, значит, в общей камере он пробыл три года, а всего отсидел почти семь с половиной лет, значит, впереди еще два с половиной года, то есть гораздо меньше того срока, который он отбывал в Праге у св. Вацлава; остается даже еще меньше, потому что если он будет в одиночке до конца срока, где тюремное время бежит быстрее, то «сэкономит» месяцев девять и выйдет на волю уже через год и десять месяцев.

Так и произошло. Карел был выпущен из тюрьмы Штейн в 1892 году, после семи лет и десяти месяцев заключения, в самом начале лета, как раз в то время, когда он впал в третий и острейший душевный кризис, который исчерпал все его силы до дна, потому что ночи сделались для него непрерывной вереницей кошмаров, а дни — цепью лихорадочных мыслей и страшных фантазий. Карел пугался собственной тени, а когда ему стучали из соседней камеры, стараясь наладить с ним связь, Карелу казалось, будто стучат не в стену, а по живой обнаженной ткани его мозга, и ему хотелось выть от боли, но он сдерживался — только из страха перед карцером и кандалами, в которых когда-то погиб Крайч.

В полицейском управлении Вены, на Шоттенринге, куда его, как водится, отвел под конвоем вооруженный надзиратель, Карелу сообщили, что он, как лицо опасное для общества и государства, обязан в сорок восемь часов покинуть Вену и явиться в магистрат по месту рождения, то есть в Жижкове. На его возражение, что ему до сих пор запрещен въезд в Прагу, а на Жижков никак не попасть, минуя Прагу, полицейский комиссар разразился искренним смехом.

— Ох, нелегкая жизнь у вас, бунтарей! Ей-богу, удивляюсь, зачем вы ее так осложняете. Объясните мне, пожалуйста, почему вы бунтуете?

— Потому, чтобы тем, кто будет после нас, жилось не так тяжело, — ответил Карел.

Комиссар нахмурился.

— И это все, чему вы научились в Штейне?

— Да, это все.

Тут в кабинет вошли тихие, неряшливо одетые люди и принялись ходить вокруг Карела, вглядываясь в него.

Вена больше Праги, поэтому и филеров было много больше, чем в свое время в пражской полиции. Карел начал было считать их, но дойдя до двадцатого, от слабости и усталости сбился со счета.

Анка успела продать домик еще до освобождения Карела, и они теперь, собрав свой скарб, выехали из Вены. Так через двадцать с лишним лет Карел вернулся в родной Жижков, город Недобыла и Герцога.

Г л а в а т р е т ь я ЖИЖКОВ

1

Городом Недобыла и Герцога назвали мы тогдашний Жижков, и по праву. Герцог знал, что говорил, когда в свое время утверждал, что если они, Недобыл и Герцог, объединятся, протянут друг другу руки и начнут сотрудничать вместо того, чтобы ставить один другому подножки, они станут властителями, хозяевами, диктаторами всего Жижкова. Так и произошло. С 1880 года, то есть после победы Недобыла, которой он, с помощью Герцога, добился в уголовном суде на Карловой площади (не случайно третьего сына Недобыла, родившегося в том же году, нарекли Виктором), итак, с 1880 года, стало быть, двенадцать лет, к моменту возвращения Карела из Вены, эти два всемогущих человека решали все общественные дела Жижкова, самого многолюдного и быстрее всех растущего пражского предместья; от них зависело все, начиная с открытия табачного ларька, мелочной лавочки или трактира в одной из новостроек и кончая крупнейшим триумфом их благословенного правления — прокладкой в 1883 году двух линий конки по Карлову и Гусову проспектам, а главное, шестью годами позже, постройкой электростанции и устройством электрического освещения на главных улицах и площадях Жижкова — достижение, в котором Жижков опередил даже саму мать городов чешских, Прагу.