Испорченная кровь

И тогда для Карела настал второй в его долгом заключении опасный кризис, когда ему снова грозило сумасшествие. По ночам он просыпался в смертельном страхе, — то ему казалось, что Анка не сбережет его рабочий инструмент, который в свое время Валентинка спасла из-под развалин дома на Жижкове, что его украдет жилец, который платит ей по четыре гульдена в месяц без кофе, то мерещилось, что к Фекете так и не приехал брат, которому он, Карел, должен был уступить каморку, так что Фекете по-прежнему считает его своим жильцом и предъявит Анке счет за все время с тех пор, как Карел от него выехал. Днем Карел ясно понимал, что все это вздор, но не мог удержаться от того, чтобы не подсчитывать бесконечно и безрезультатно, сколько же Фекете потребует с Анки.

Когда ему с трудом удавалось отвязаться от этих бредовых подсчетов, его одолевала другая, более важная задача, с которой он тоже не мог справиться: сколько лет он уже отсидел и сколько ему остается? День в одиночке считается за полтора дня, но только после трех месяцев. Три года одиночки засчитывается за четыре с половиной, но без первых трех месяцев, которые считаются обычными тремя месяцами, стало быть… Далее ослабевший мозг не мог продвинуться, и Карел скрипел зубами в мучительном бессилии и бил себя кулаком по лбу. Ночью соседи будили его, проклиная за то, что он кричит во сне.

В декабре 1890 года Карел подал прошение, чтобы его послали на работу в каменоломню. Товарищи предупреждали его, что в каменоломне никто еще не выдерживал более полугода, но Карел думал, что лучше умереть под открытым небом, где веет ветер и летают птицы, чем в темнице, в кандалах, как умер помешавшийся Крайч.

Через две недели его вызвал тюремный инспектор барон фон Мозер, сытый, самодовольно усмехающийся человек.

— А правописание у вас заметно хромает, — сказал он. — Я-то думал, что социалистические вожаки — образованные люди.

Взбешенный Карел, нахмурив упрямый лоб, отвечал, что, во-первых, он чех, и следовательно, нет ничего удивительного в том, что он не силен в немецком правописании, во-вторых, он не вожак, а рядовой член партии, а в-третьих, он в школе не учился, в чем виновато общество, а не он сам.

В этот момент ему вспомнился Гафнер, который когда-то дал ему букварь, вспомнились и слова Гафнера о том, что партии нужны не просто люди, а герои, вспомнилась его последняя улыбка и взгляд темных глаз — и воспоминания эти вернули Карелу спокойствие и хладнокровие.

— Ну, ладно, — изрек фон Мозер. — Допустим. Однако с какой стати мне удовлетворять вашу просьбу? Не похоже, чтобы пребывание в крепости отрезвило вас. Вы ведь просите работы на свежем воздухе, чтоб не помереть от чахотки? И еще потому, что собираетесь, выйдя на свободу, продолжать революционную деятельность?

— Да, — ответил Карел.

— Отлично! — воскликнул фон Мозер. — И я должен помочь вам подготавливать революцию, а вы меж тем уже думаете, чем мне отплатить, когда эта ваша революция осуществится. Наверное, пулей в затылок?

— Не в затылок, — сказал Карел.

— Значит, в лоб? — усмехнулся фон Мозер.

Карел не ответил.

— Люблю откровенность, — заключил фон Мозер и, вызвав надзирателя, приказал отвести Карела в одиночку.

Итак, Карелу не дали умереть там, где веет ветер и поют птицы, на твердом ложе каменоломни; его вернули туда, где несколько лет назад начался его мученический путь, в одну из камер западного крыла крепости, в одиночку, размером в восемь шагов на четыре. Однако краткий разговор, повлекший за собой эту новую перемену в его судьбе, эта, на первый взгляд, незначительная схватка с одним из тех, кого он ненавидел, с сытым и самодовольным бароном фон Мозер, помогла ему вновь обрести самого себя и укрепить пошатнувшийся рассудок. У Карела была теперь гордая и твердая уверенность в том, что не всесильный фон Мозер, а он, бесправный узник, вышел моральным победителем из этой схватки, и эта уверенность укрепила, распрямила его. Разве прошение о работе в каменоломне не было актом отчаяния, близким к самоубийству отца? Так вот: он, Карел Пецольд, не имеет права следовать отцовскому примеру. Фон Мозер, сам того не ведая, вернул его на правильный путь. Нет, Карел не доставит такой радости господам, не подохнет в темнице, а дождется свободы и будет продолжать то, что делал до ареста.