Испорченная кровь

Приехали поляки из Кракова, чешские американцы, французские гимнасты, приехали гости из России, Болгарии, Сербии. Вечером двадцать шестого июля, в день св. Анны, доска объявлений на административном корпусе оповещала, что через турникет прошло уже восемьсот двадцать тысяч посетителей. Прага была в волнении, каждому хотелось стать миллионным посетителем. С утра следующего дня у ворот — необозримые толпы. Девятьсот пятьдесят тысяч. Девятьсот шестьдесят… Напор усиливался, турникет стучал, не переставая, пропуская по пятьдесят человек в минуту. До миллиона остается уже только тысяча… пятьсот… триста… Фотографы на импровизированных подмостках накрыли головы черными платками. Фоторепортер журнала «Злата Прага» вскарабкался с аппаратом на крышу почтового павильона. Толчея росла, море голов волновалось, люди проходили через турникет, измученные, помятые, с оторванными пуговицами, а кто и без воротничка, женщины растрепанные, с поломанными зонтиками… И вот почтенный пражский книгоиздатель, императорский советник Отто, уполномоченный следить за турникетом, положил кому-то руку па плечо и воскликнул:

— Стой! Есть миллион!

Запели фанфары, бурей пронеслись крики «ура!». Опасения, как бы миллионный посетитель не оказался немцем, вмиг рассеялись: у счастливца из кармана торчал свежий номер газеты «Народни листы». Но когда общественность узнала его фамилию, восторги слегка поостыли: его звали, черт побери, Лакей! Не было сомнений, что немецкие газеты не упустят случая съехидничать на этот счет.

И в самом деле «Прагер тагеблатт» назавтра же отпустил злорадную, саму собой напрашивавшуюся остроту: в ворота чешской выставки прошел миллионный лакей. Однако шуточка эта вышла газете боком, номер был конфискован, потому что в число посетителей входили и члены высочайшей фамилии, брат монарха эрцгерцог Людвиг и его супруга Мария-Терезия, дочь дона Мигеля! Этого не учел остряк из «Прагер тагеблатт», за что п поплатился.

Девятнадцатого июля, в девять часов утра, от Бельведера к Королевскому заповеднику двинулся первый вагон пражского трамвая, управляемый самим конструктором Кршижиком. Расстояние примерно в семьсот метров трамвай прошел осторожно, гладко, без остановок, менее чем за три минуты. Когда вагон подкатил к цели, публика устроила популярному изобретателю овацию и на руках понесла его к выставке.

Великие, переломные события! По земле катятся вагоны, движимые таинственной силой электричества, а над городом поднимаются в облака отважные воздухоплаватели. Правда, упомянутый выше воздушный шар с рекламой «Кисибелки», привязанный на северной границе выставки, лопнул при первом же подъеме, но никто при этом не пострадал, а вскоре в Прагу прибыл французский воздухоплаватель, однофамилец прославленного корсара Сюркуфа, чтобы продемонстрировать пражанам невиданный полет на шаре, окрещенном «Виктор Гюго». 11 августа, в половине пятого дня, бесформенная оболочка шара начала наполняться, раздуваться, округляться. Трибуны набиты до отказа, под трибунами тоже полным-полно. Вот симпатичный воздухоплаватель поправляет что-то на сетке и озабоченно поглядывает на небо — не собирается ли дождь… Вот он слюнит палец, чтоб узнать направление ветра, потом смотрит на карту. Помощники приносят небольшую корзину и якорь; мосье Сюркуф надевает легкое пальто…

— Сейчас полетит! — слышится в публике взволнованный шепот.

Приходит командир конного отряда «соколов»[41], которые намерены скакать за шаром по земле, и справляется у Сюркуфа, в какую сторону предполагается полет. Видимо — на Чаковице, Летняны и Кбелы; в одном из этих трех пунктов он, вероятно, и приземлится. «Соколы», не ожидая, пока воздухоплаватель влезет в корзину и даст сигнал отпустить шар, вскакивают в седла и опрометью мчатся к мосту через Влтаву, на Карлин, через Высочаны и дальше, — по дорогам и бездорожью.

Тем временем «Виктор Гюго» поднимается к небу; корзина, в которой сидит мосье Сюркуф, уже еле видна; над ней временами мелькает что-то двуцветное… Что это? Это мосье Сюркуф машет красно-белым флажком, отвечая на ликующие клики пражан.

Кавалькада «соколов» скачет во весь опор, ориентируясь на трубы чаковицкой пивоварни, «Виктор Гюго» уже у них над головами, вот он медленно снижается где-то в поле. Падает, падает! Из Чаковиц выбегают толпы, шар совсем близок, люди подбегают к нему как раз, когда он опускается на свекловичном поле.

— Про вас, про вас! — кричит из корзины по-чешски мосье Сюркуф. Люди не понимают, чего он хочет, потом только кто-то догадывается, что он просит веревку[42].

Толпа достигает многих сотен людей; сельский полицейский поддерживает порядок. В одну минуту воздушный шар сложен, как салфетка, упрятан в корзину, а корзина взвалена на одну из подвод, присланных из Праги, с выставки.