Миша сделал огорченное лицо, но в глубине души радовался; ему было ясно, что он выдержал испытание, которому подверг его добрый учитель.
— Значит, адрес Складала, — сказал Кизель, пряча блокнот. — И прислушиваться ко всему, проникать всюду! Сами высказывайтесь смело, чтобы вызывать своих коллег на откровенность. Доносчиков можете не бояться, — я позабочусь, чтобы вас не беспокоили. Понятно?
— Понятно. Но вы как хотите, господин Кизель, а я все-таки возьму на заметку и то, что говорится в папашином салоне.
Так Миша стал осведомителем полицейского шпика. Остается еще пояснить, каким образом сам Кизель попал на это новое поприще, столь отличное от его прежней профессии.
Произошло это по милости трех стариков, трех разных, совершенно независимых друг от друга чьих-то дядюшек и двух тетушек. Сначала дядюшка законоучителя из Серого дома, известного нам под прозвищем «Отче наш», настоятель храма св. Варфоломея в Вене, довел до сведения Мишиной тети, Марии фон Шпехт, чьим исповедником он был, об антиавстрийской, антигабсбургской, великогерманской ориентации Кизеля, от которого руководство Серого дома весьма охотно избавилось бы, потому что его влияние на воспитанников, одним из которых, как известно баронессе, является ее племянник Михаэл Борн, мягко выражаясь, политически неблаготворно. Баронесса фон Шпехт, у которой в ту пору, видимо, ужо начинался рак легких, но еще полная энергии, рассказала — на что и рассчитывал «Отче наш» — о Кизеле своему супругу, верноподданному австрийцу, главе департамента в министерстве культов и просвещения, и барон фон Шпехт, хотя и он уже стоял одной ногой в могиле, посадил в личном деле Кизеля такую кляксу, то есть высказался о нем в верхах так неблагоприятно, что на Кизеле, как говорится, сухой нитки не осталось. Барон фон Шпехт, Мишин дядюшка, умер вскоре после этого, но ого отзыв остался в силе, и двери всех средних школ монархии были закрыты для учителя Кизеля. Весть о его антиавстрийской ориентации проникла из министерства культов и просвещения в министерство внутренних дел и дошла до ушей его дяди, министерского советника барона фон Прандау. Взбешенный дядюшка отказал племяннику в какой бы то ни было помощи, когда тот обратился к нему за протекцией, и положение Кизеля было отчаянное. Только после уговоров своей супруги, сестры матери Кизеля, барон зачислил Кизеля, как нам известно, уроженца Праги, в состав пражской тайной полиции. Так Кизель, которого антиправительственные настроения довели до беды, сделался ревностным прислужником австрийских властей, стражем интересов правящей династии.
Сложная история, но что поделаешь, такова жизнь со всеми ее неожиданностями.
ДОНОСЧИК
1
Задачу, возложенную на него Кизелем, Миша выполнял умно и с радостным усердием. Споры в Читательском клубе о том, следует ли устроителям студенческих балов ходить с приглашениями во фраках или в чамарах[29]
и как обозначать свое звание на визитных карточках: международным латинским «YUC» или чешским — «студ. правоведения», — Кизеля не интересовали и даже вызывали у него презрение и отвращение; тогда Миша попросил Складала ввести его, учившегося в Вене и потому незнакомого с пражской обстановкой, в какие-нибудь более интересные, передовые студенческие круги. Складал охотно согласился, — он, по его словам, даже ждал, когда Миша обратится к нему с такой просьбой, полагая невозможным, чтобы молодой человек, образованный и умный, каким он считал Мишу, мог долго выдержать в компании учащихся старичков, которые от старичков профессоров отличаются лишь числом прожитых лет, но отнюдь не мировоззрением или образом жизни.«Удивительное дело! — думал Миша. — Поборник немецкого порядка Кизель и нигилист Складал, идейные антагонисты, одинаково презирают чешское патриотическое студенчество… До чего же беззубым и бесцветным стал чешский патриотизм!»
Братьев Складалов было трое: старший Роберт возглавлял фирму — Складалы торговали углем — и содержал двух младших, студентов, историка Антонина и коллегу Миши, Яна. Свое пренебрежение к старозаветному патриотизму старочехов и младочехов и к авторитету засохших старцев Ян Складал, как легко догадаться, выдумал не сам, а перенял от старших братьев, особенно от Антонина, идейного главы не только семьи, но и кружка космополитов, — так называли себя его друзья и коллеги, одержимые, как и он, идеей, что подлинный чешский патриотизм должен парить на крыльях космополитизма.