Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Когда мне наложили маску с наркозом, я хотел только одного: чтобы он был первым, кого я увижу, открыв глаза. Никто другой не должен стоять в ногах кровати, никаких объятий, в ногах кровати меня должно ожидать лишь это невозмутимое существо. Над зеркалом умывальника висела табличка: «Не курить», когда я пришел в себя, она покачивалась. Я сказал ему, что табличка качается и у меня от этого кружится голова. Нельзя ли ее снять?

— Это же предписание, — сказал он, подошел к табличке и сделал вид, будто указательным пальцем останавливает качающуюся картонку. — Так хорошо?

Нет. Лучше лежать с закрытыми глазами. Таким я его не знал, в роли беспомощного обманщика, делавшего вид, будто он может остановить картонку, которая раскачивалась в моем воображении. Кажется, когда мне удалось наконец раскрыть глаза, я на него уставился, разинув рот, и даже не почувствовал, что он сидит на краю кровати. Я его узнал, это ребячье страшилище, этого черного человека, который только перерядился, надел отцовский мундир и теперь сидел в позе ангела, положив ногу на ногу, и покачивал сапогом, он обслуживал меня, был ко мне добр. Череп со скрещенными костями на его фуражке я воспринял как доказательство его реальности.

Я сидел в первом классе городской гимназии и время от времени поглядывал на левый ряд парт, где сидел Виткамп. То, что его отец шестью стежками меня зашил, как бы чуточку сближало меня с сыном. Я наблюдал за ним с какой-то раздраженной симпатией, поскольку он был первый, с кем я на этой нашей общей стартовой линии мог себя сравнивать. Широкие плечи и узкие бедра делали его фигуру похожей на треугольник; плохой бегун, не участник наших игр, позднее он первым в классе мог процитировать Ницше: «Человек — мелкий сумасбродный вид животных, но, к счастью, срок его отмерен». Когда я принес отцу свой первый табель, меня удивило, что он им удовлетворился. Отметки были неважные. Но из них он заключил, что я все же буду успевать. Вначале я в классе уставал, на уроках у меня кружилась голова, и я получал линейкой в подколенки за то, что вставал недостаточно быстро, когда меня вызывали. Мне было смешно, что совсем еще недавно я гордился своей вымазанной кровью рукой. Теперь меня били линейкой, я чувствовал себя одиноким и приниженным. Табель мой отец клал на стол, словно это уже его не касалось.

Иногда я видел Виткампа с отцом в городе, они ехали в открытом спортивном автомобиле с кожаными сиденьями, и колеса были необычные — со спицами. Гимназист Виткамп читал по дороге книги или газеты, улица его не интересовала, и он никогда не махал мне. В сорок втором году осень у нас была еще спокойная, сирены выли, но ничего не случалось. При воздушной тревоге мы с портфелями спускались в школьный подвал. В середине декабря отец неожиданно получил командировочное предписание.

Место назначения: Тильзит. Я заглянул в энциклопедию: город на Мемеле, в северной части Восточной Пруссии, перегрузочный порт. Чугунолитейные и машиностроительные заводы, сыроварение. Уезжая, он оставил дома несколько учебников и в одном забыл между страницами фотографию. Мать нашла снимок в день его отъезда, когда ставила книги на полку. Солнце озаряет деревянную веранду, на которой стоит раскладушка, накрытая шерстяным одеялом. На стеклах двустворчатой двери висят гардины, а в полуоткрытой двери веранды стоит женщина лет тридцати и держит на руках кошку. Взгляд ее устремлен на мужчину в шерстяных плавках, мужчина чистит сапоги. Левую руку он по локоть засунул в сапог, а правой натирает. Он в домашних туфлях, задники их примяты, чтобы удобнее было надевать. Рядом с раскладушкой пара мужских ботинок. Женщина, сонно улыбаясь, наблюдает за ним, на ней халатик, длинные, до плеч, черные волосы не причесаны, прямые и блестящие, они падают ей на лоб. Совсем не так, как у матери, которая щипцами гофрировала волосы, в комнате вечно пахло паленой бумагой, когда она, остужая щипцы, раза два хватала ими газетный лист. На снимке также видно, как кошка покусывает волосы женщины, которая наклонила голову и дает кошке играть волосами. Мужчина стоит к ним спиной, но, оглядываясь через плечо, краем глаза смотрит на женщину, которая, возможно, только что сказала: «Завтрак на столе». Сфотографировал их кто-то, кому хотелось подшутить над голым чистильщиком сапог. Его уютное гнездышко на западной границе. Увидев фотографию, мать в первое мгновение зажала рукой рот, как делала в первые годы супружества, когда не находила слов. Но тут же поспешила презрительно сострить:

— Ну и глупую же тварь он себе нашел, — словно имела в виду кошку, прихватывавшую зубами волосы женщины. Ему она ничего не сказала, а фотографию сожгла в печке.