Испытание „Словом…“

Чрезвычайно любопытна последовательность обращения к князьям, на что до сих пор никто не обращал внимания. В самом деле, разуверившись в Святославе Всеволодовиче, автор «Слова…» — казалось бы — должен был обратиться к его соправителю, Рюрику Ростиславичу. Но Рюрик занимает здесь только второе место, причём вместе со своим братом, Давыдом Ростиславичем смоленским. На первом же месте мы находим далёкого от Поднепровья владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича, к которому автор обращается чуть ли не как к великому князю всей Русской земли. Причём обращается не с просьбой о помощи Игорю, а с предложением «прилететь издалеча… отня злата стола поблюсти»!

Некоторые исследователи полагали, что подобное иносказание таит в себе приглашение Всеволоду занять киевский престол. Но о Киеве здесь ничего не сказано. «Отчий стол» для Всеволода находился в Переяславле южном, где сидел его племянник Владимир Глебович, в данный момент изнемогавший под ранами, полученными им на поединке с Кончаком. Стоит подчеркнуть, что в ряду владимиро-суздальских князей, на протяжении XII века боровшихся за владения в южной Руси, Всеволод был первым, кто перенёс свои интересны на междуречье Оки и Волги, отказавшись от переяславльской вотчины. И всё же автор обращения, как видно, по-прежнему считал его своим великим князем. Имел ли он для этого достаточно оснований? Об этом можно говорить только гадательно, хотя подтверждением такому предположению служит сжатая и образная характеристика положения дел во Владимире-на-Клязьме, проявившаяся в «Слове…» по поводу похода на Волжскую Булгарию и отношений Всеволода с рязанскими князьями.

Так что же, «Слово о полку Игореве» было написано летом 1185 года в Переяславле южном?

Во всяком случае, большая его часть. Ядром, определившим композицию поэмы, как я уже говорил, стал призыв к князьям. Оказавшийся у автора список произведений Бояна дал поэтическую и фактологическую канву для первой части поэмы, вплоть до «пламенного слова». Описание бегства Игоря, воображаемый диалог Кончака и Гзака, как и беседа Игоря с Донцом, построенные по законам театральных диалогов средневековья (а кто может отрицать, что сюжет с Игорем не разыгрывался на театральных подмостках древнерусских городов?!), поездка Игоря в Киев, — всё это присоединялось позднее, не раньше осени 1185 года, когда события жаркого лета на днепровском левобережье подёрнулись дымкой домыслов, став достоянием уже и литературы.

Возможно ли такое объяснение? Мне оно представлялось вероятным, но не исчерпывающим. Сразу возникло много вопросов. Так, например, бои с половцами происходили обыкновенно неподалёку от Переяславля, к их набегам в какой-то мере привыкли. Почему же очередной налёт Кончака вызвал столь страстный призыв «закрыть Полю ворота»? Что произошло? Что привиделось автору поэмы за этой битвой? С другой стороны, каким образом житель Переяславля мог представить северского «ольговича» в ореоле героизма, памятуя о той вражде, которая была у Игоря с переяславльским князем?

Чтобы ответить на эти и другие схожие вопросы, следовало не ограничиваться летописными известиями о походе Игоря, а заглянуть в записи о событиях предшествующих лет, чтобы посмотреть, как складывались между собой отношения персонажей «Слова…».

Уже первый просмотр летописных текстов убеждал, что начинать распутывать клубок противоречий следовало не с апреля-мая 1185 года, а, по крайней мере, с февраля 1183 года, когда возглавив объединённые русские силы, собранные Святославом и Рюриком для возможной акции против половцев, Игорь отказался пустить «наперёд» Владимира Глебовича переяславльского, утверждавшего, что место это принадлежит ему по традиции. Вопрос стоял не о возможности проявить героизм, нет: авангард, вступая в схватку с противником, получил лучшую и самую богатую добычу!

Услышав категорический отказ, переяславльский князь увёл свои полки и в отместку бросился грабить и жечь сёла, принадлежавшие Игорю в Посемье, то есть выполнил ту же программу, которую через два года повторил Гзак.

Как дальше развивался конфликт между русскими князьями, неизвестно: из летописей позднее было изъято всё, что касалось начавшейся усобицы. Сообщение о мести Игоря («взял на щит город Глебов», т.е. город, принадлежавший Глебу Юрьевичу, каким был Переяславль, а вовсе не «город по имени Глебов», как о том обычно пишут) сохранилось только в повести о походе Игоря в Ипатьевской летописи. Между тем этот разгорающийся конфликт между «ольговичем», каким был Игорь, и «мономашичем» хорошо объясняет последующее нежелание Игоря и его братьев участвовать в коллективных набегах русских князей на половцев, в которых заглавную роль начинает играть как раз Владимир Глебович. И с этих же позиций можно понять всё большее сближение Игоря с Кончаком, с которым, как выясняется, он и раньше состоял в тесной дружбе.