Испытание „Словом…“

Подтверждение своей догадке я находил в летописях. В первую очередь, это относилось к прозаической повести о походе Игоря в Ипатьевской летописи, без которой мы никогда бы не узнали о разгоравшейся усобице. Но почему, — недоумевал я, — редактор, изымавший из текста всё, что сообщало о распре между «ольговичами» и «мономашичами» и как-то бросало тень на Игоря, оставил упоминание о его нападении на «город Глебов» в покаянной молитве перед пленением? Не потому ли, что и сама повесть, в отличие от «Слова…», была написана в назидание средневековому читателю, как иллюстрация силы молитвы и раскаяния? Отсюда и вытекающее поучение, что «Бог, казня ны, грех ради наших наведе на ны поганыя, не аки милуя их, но нас казня и обращая ны к покаянию, да быхом ся востягнули от злых своих дел».

Догадку об истинном замысле средневекового писателя подтверждает тот факт, что Игорь кается отнюдь не во всех своих возможных грехах, а только в одном — взятии «города Глебова», т.е., по-видимому, Переяславля, города, принадлежавшего некогда князю Глебу Юрьевичу. Другими словами, центральной задачей повести было показать раскаяние Игоря именно в усобице с переяславльским князем, чьи «раны смертные» были нанесены уже не Игорем, которого на этом пути остановил плен, а Кончаком, избавившем Игоря от тягот плена…

Теперь, когда прояснилась расстановка сил в событиях 1185 года, а сами события стали выстраиваться в определённую последовательность, я мог искать ответа на другой вопрос, уже давно мучивший меня своей загадочностью: что же всё-таки произошло в апреле-мае 1185 года? Как мог Игорь выступить против Кончака, своего друга и союзника, как никогда нужного ему в сложившейся ситуации? Рассорился? Решил обелить себя в глазах Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича?

Все эти предположения не выдерживали никакой критики, тем более, что ни в одном летописном источнике нет безусловного свидетельства, что Игорь сражался именно с Кончаком. И хотя в перечне половецких ханов, участвовавших в битве, указан Кончак, можно не сомневаться, что этим именем при переписке было заменено имя Гзака, в данном перечне отсутствующее, хотя именно в его руках оказался Игорь. Последнее подтверждает, что именно Гзак напал на Игоря. Он не принадлежал к Шаруканидам, дружественным «ольговичам», во главе которых стоял Кончак, и оставался от начала и до конца враждебен Игорю. Так получается, что упрёки, рассыпаемые в адрес Игоря современными историками — в том, что он нарушил систему обороны русских границ, что вероломно напал на своих союзников-половцев, — при внимательном рассмотрении оказываются всего лишь уступкой традиции.

Но зачем тогда Игорь отправился в степь?

В дошедшем до нас тексте летописной повести нет ни слова о причинах похода. Больше того, «походом» это мероприятие не названо. Игорь не «выступил», не «исполчился», как требовалось бы говорить в таком случае, а всего только «поехал» из Новгорода, «взяв с собой» своего брата, племянника и старшего сына. Был ли с ним и младший сын, как утверждает Лаврентьевская летопись, — не ясно, во всяком случае, в военный набег его безусловно не взяли бы. При этом, как подчёркивает автор повести, ехали князья «не спеша», не заботясь о том, что об их выступлении могут проведать половцы. Так о каком набеге может идти речь?

Задуматься о действительной цели поездки меня заставило описание разговора Игоря со «сторожами», то есть разведчиками, которые сообщили, что «ратницы (т.е. дозорная сторожевая служба на пограничье) наши ездят с доспехом (т.е. во всеоружии, ожидая нападений)», поэтому надо или поспешить — куда? — или же возвратиться домой, ибо «не наше есть время». Странная дилемма для собравшихся в поход, не правда ли? Игорь резонно ответил, что не столкнувшись с опасностью повернуть назад — «срам пуще смерти», возвратиться можно только в случае неизбежности боя. Отсюда приходится заключить, что бой не был целью экспедиции, его надеялись избежать. И самое удивительное при этом, что расчёты Игоря полностью оправдались уже в первой же стычке с половцами.

Напомню, как это выглядело.

Между русским отрядом и половцами, стоявшими уже в боевом порядке, протекала река Сюурлий. За спинами половцев находились их кибитки с женщинами. Русский отряд не успел «исполчиться» (кстати сказать, здесь впервые употреблено слово «полки», до того упоминалась только «дружина») и подойти к воде, как из рядов половцев выскочили лучники, пустили по стреле «в сторону русских» и тотчас же ударились в бегство. «поскакали и те половцы, которые стояли далеко от реки», — пишет автор повести. Другими словами, только ещё увидев подходящий русский отряд, половцы бежали, бросив на произвол судьбы свои семьи и пожитки. Странно? Безусловно. Но этот факт подтверждают все без исключения источники, в том числе и «Слово…», согласное с повестью в описании победы и торжества победителей после того, как русские воины «помчаша красные девкы половецкыя».