Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

«Вы уже примирились с мыслью, — обращался к нему Ткачев, — что нужно ждать, пока «течение исторических событий само укажет минуту», пока «свет знания и понимание своих прав и потребностей» не пробьется сквозь толстую, непроницаемую стену народного невежества. Ну что же, ждите и философствуйте!

Но мы не можем и не хотим ждать!»

Свой ответ Лавров начал писать сдержанно: «…Нет, не стану нападать на личность автора брошюры. Я искренно желаю ему успеха в борьбе с общим врагом. Я беру только слова его так, как они сказаны».

Он последовательно опровергал утверждения Ткачева, будто революцию нечего подготавливать, надо только подтолкнуть. Если революция не подготовлена, она будет подавлена! У всех на памяти пример Парижской коммуны…

И, уже не выдерживая спокойного тона, Лавров со всей запальчивостью написал: «Вы не можете ждать? — Слабонервные трусы, вы должны терпеть, пока не сумели вооружиться, не сумели сплотиться, не сумели внушить доверия народу! — Вы не хотите ждать? Вы не хотите? Право? Так из-за вашего революционного зуда, из-за вашей барской революционной фантазии вы бросите на карту будущность народа?»

Каждый вправе ставить на карту собственную жизнь, по ставить на карту будущность народа не вправе никто.

«Надуть всех для собственной выгоды, подчинить всех, захватить все для себя одного, высказывать в пламенной речи, в красноречивой газетной статье принципы, над которыми сам смеешься; быть адвокатом чего угодно для достижения личной цели — все это были естественные приемы общества, испорченного в самых своих основах жаждою личного обогащения и лицемерием буквы закона.

Но именно это начало иные представители революционных стремлений вздумали внести в новое, социальное общество, основанное на солидарности…

Эти люди пользовались раздражением приверженцев нового строя против несправедливости старого и выставили начало: все средства годны для борьбы. В эти годные средства они включили обман товарищей по делу, обман народа, которому они будто бы служили…

Редакция «Вперед!» с самого начала признала, что истина и солидарность нового социального строя не может быть основана на лжи и лицемерии, на эксплуатации одних другими, на игре принципами, которые должны лечь в основание нового строя, на овечьем подчинении кружков нескольким предводителям».

Нанести удар по брошюре Ткачева было тем более необходимо, что русской революционной молодежи она могла показаться убедительной. Судя по письмам из Парижа, брошюра Ткачева произвела сильное впечатление на «фричей» — девушек, перешедших из Цюрихского в Парижский университет. Подолинский 10 мая сообщил из Парижа: «Сегодня мы с Г. А., - то есть Подолинский и Лопатин, — дали сильное сражение «фричам» по поводу брошюры Ткачева и надеюсь, что не совсем безуспешно. К сожалению, Ткачева не было, а мы желали дать сражение в его присутствии…»

Подолинский покидал Париж: он кончил курс в Медицинской Школе, долгое пребывание за границей стало его тяготить — потянуло на родину. Он ведь совершенно легально пребывал за границей и так же легально мог вернуться в Россию.

Куда-то уехал из Лондона Сажин-Росс.

Ответ Лаврова на брошюру Ткачева отпечатали также в виде брошюры, в двухстах экземплярах, и разослали в разные города России, Франции, Швейцарии — всем, кто, наверное, прочел брошюру Ткачева и, значит, должен был узнать ответ.

В этой полемике Лаврова поддержал Энгельс, на газетных страницах он отозвался о Ткачеве совершенно беспощадно.

Отклики на полемику доходили еще долго — до конца года. Прислала письмо Лаврову родная сестра Ткачева Софья Криль: «Недавно мне попалась брошюра брата, которая глубоко огорчила меня и возмутила до глубины души». Одним из последних запоздавших откликов оказалось письмо Тургенева: «В Вашей полемике против Ткачева Вы совершенно правы; но молодые головы вообще будут всегда с трудом понимать, чтоб можно было медленно и терпеливо приготовлять нечто сильное и внезапное… Им кажется, что медленно приготовляют только медленное — вроде постепенной реформы…»

В доме на Морэй Род Лавров ежедневно вставал в шесть утра, когда все еще спали, надевал халат и до завтрака писал статьи на самые разные темы для российских журналов, это была работа для заработка.

В восемь утра внизу слышался гонг — это Гертруда, очень исполнительная и опрятная немка, нанятая в прислуги, а вернее — хозяйка дома, оповещала всех, что чай готов. Лавров аккуратно складывал бумаги на письменном столе, надевал повседневный (и единственный) костюм и спускался в нижний, полуподвальный этаж, где полчаса все оживленно беседовали за чаем. Затем наборщики поднимались в комнату на верхнем этаже, где стояли наборные кассы, а он возвращался к себе и принимался за очередную статью для нового тома «Вперед!».